Валентин Тарнавский - Цвет папоротника

Сеня пронизывающе взглянул на меня: «Что, получил?» Я помолчал, а потом, собравшись с силами, спросил:

— За кого?

— За Павла Второго.

«А она жестокая», — подумал я. За Павла II, эта слюнявое барахло из параллельного класса, который уже тогда тыкал всем под нос свой «Ронсон» и говорил о себе во множественном числе. «Мы с папой ели форель… Когда нашу машину грузили на паром… Когда мы были в Югославии…» И Жанна, гордое неземное существо, пошла за него? Так мне и нужно. Чтобы не был наивным. А Сеня ее сразу раскусил. Еще в школе. Этой жемчужине была нужна надежная оправа.

Сеня насмешливо следил за мной, словно врач, который дает горькое, но исцеляющее лекарство:

— Запомни. Обманывает тебя не женщина. Подводит неважное знание женщин… И жизни. А это значительно хуже.

— И как она могла? — пробормотал я.

Действительно, такой выбор Жанны в голове не укладывался. Из всего парада женихов выбрать левофлангового, потому что он на генеральском пайке. Что из того? Ведь он — пустоцвет, хоть и сын такого выдающегося отца. И неужели Жанна, умная девушка, этого не заметила? Наверняка заметила. И все рассчитала. Что ж, так ей и надо. Теперь она превратится в живой «Ронсон». Станет вещью в коллекции первоклассных вещей. Вешалкой для одежды. Павел будет каждую субботу напяливать на нее новые шмотки, а она — демонстрировать их гостям. Счастливый союз товара и потребителя. Я был готов головой биться в дверь этого мещанского рая, но меня все равно бы туда не пустили. Чего-то такого во мне не хватало. Я был выполнен не из того материала.

— А ты знаешь, она ведь светилась от счастья, как новый сервиз, — подлил масла в огонь Сеня. — Еще бы! Шикарное белое платье. Португальские туфли. Свадебное путешествие на Золотые пески. Как такого мужа не любить? Все подружки в трауре.

Сеня, который давно и безуспешно выбивал эту блажь из моей головы, теперь торжествовал. Он чувствовал себя провидцем, который пять лет подряд предсказывал неурожай, и только на шестой год его прогноз оправдался. Что ж, я выдержу и это. В конце концов что я мог ей предложить? Дешевенькие подснежники?

А теперь у нее есть Павел Второй. И шикарная упаковка. А сбоку бантик. Ха-ха-ха!

Сеня мудро смолчал, взял еще по кружке, а потом процитировал, что-то перевирая: «Где вы, снега минувших лет? Где вы, печали минувших дней? Все это — в…» И пошлепал себя по животу.

Я посмотрел на него. Сеня тщательно обсосал рыбий хвост, а затем предложил:

— Пройдемся? Абитуриенток нынче — хоть пруд пруди.

Что ж, мне оставалось утереть скупую мужскую слезу и держать хвост пистолетом. Мы вышли из «точки» и остановились перекурить. В знойном воздухе синей дымкой зависал автомобильный чад. Ближайшую липу словно кто-то облил сахарным сиропом. На сладкое налипла мошкара. «Где стол был яств, там гроб стоит». В зеркальном стекле нетвердо и вяло колебались наши фигуры.

Сеня тряхнул головой:

— Давай на пляж. Нужно освежиться.

От крутолобых склонов древних холмов поднимался дурманящий дух скошенной травы, тысячелистника, привядшей акации. От жары нельзя было скрыться и в зеленых чащах парка. У Сени на спине расползлось мокрое пятно. Где-то далеко собирался дождь. Незримые электрические заряды нимбом окружали каждый предмет, каждое существо и нас с Сеней в том числе. Он теперь почему-то нервничал и лихорадочной, почти невнятной скороговоркой, словно утешая меня, доказывал, что моя трагедия — это вовсе не трагедия, а вот с ним, с Сеней, приключилась настоящая драма.

— Ты знаешь, я снова провалился. Только открыл рот, чтобы читать, вижу — у одного члена комиссии на лысине муха сидит. Розовая лысина, а на ней муха лапками потирает. И так мне вдруг захотелось свернуть газету и треснуть по ней, что во рту пересохло…

Сеня весь искрился, будто в нем уже бились сплетенные в клубок громы и молнии. И когда касался рукой моего плеча, по мне сбегали в землю электрические заряды. Ему тоже был необходим громоотвод.

— Понимаешь, оно звенит во мне. Тогда, в первый раз, я был молокососом, просто губами шлепал, как все, а теперь оно сжигает меня. Мне нужен выход, иначе я лопну… И вот открываю я рот и шиплю, как гусак: «Быть или не быть?» А тот, с мухой на лысине, ладошку к уху приставил и говорит: «Что-что?» Я его спрашиваю, быть мне или не быть, а он глухой. Конечно, тот принц Датский, а я — Сеня. Ему можно полюбопытствовать, а мне смешно. Хотя какая между нами разница?

Сеня кусал губы и мял ни в чем не повинный кленовый листок.

— Безумный фарс. Внешне я вроде нормальный человек, ем, как все, сплю. Между прочим, мне все время один сон снится. Будто выхожу я на сцену в шекспировской пьесе, в чулках, при шпаге, ну при всех делах, открываю рот, и вдруг из меня лезет, словно из попугая: «Сэр! Если вам повезет, за пятьдесят копеек вы тоже выиграете автомобиль». А в зале мне аплодирует толпа, аж захлебывается и на «бис» вызывает… Ничтожества. Никто не понимает меня, потому что я всех перерос.

На мосту мы сняли туфли и пошли босиком. Свежий упругий ветер рвал полы сорочек, лохматил волосы. Под нами проплыла баржа с полосатыми херсонскими арбузами. Сеня оперся на поручни и с наслаждением сплюнул вниз. Потоком воздуха его плевок вдруг понесло назад, и Сеня едва успел уклониться.

— Уже и плюнуть ни на кого нельзя, — недовольно буркнул он.

Мы переоделись в дощатой кабине и двинулись на «съемки». У Сени так называлась выработанная им технология охоты на хорошеньких девушек. Сначала нужно было кинуть якорь. Сеня, будто лоцман, правил между бесчисленными ковриками, простынями, ногами, руками, скатертями-самобранками с картошкой и укропом, спелыми помидорами, крутыми яйцами и вишневым компотом. Выбрав наконец двух симпатичных фигуристых девушек в бикини под оранжевым зонтиком, Сеня подтолкнул меня в бок. Девушки лежали, зарывшись в горячий песок, и на наше появление не реагировали. Когда мы разместились рядом, Сеня достал из дипломата любительскую кинокамеру, но, усомнившись в необходимости тяжелой артиллерии, отложил ее до поры до времени. Вместо нее он вооружился колодой карт, подсел к девушкам ближе и предложил:

— Хелло, гелз, может, в «дурачка», хе-хе, сыграем?

Девицы разом подняли головы и застрекотали:

— О! Вот ду ю вонт? Что вы хотите? Мы не понимайт.

— В «дурака» сыграем, — растерянно повторил Сеня.

— Гуд, гуд. Корошо. Дурак. Корошо.

Это были настоящие интуристки, примерно бальзаковского возраста, то бишь они нам в тетки годились. Сеня попятился назад, кланяясь, словно неловкий бой в гостинице.

— Сорри, простите.

Повернувшись ко мне, он ядовито вызверился:

— Чего расселся, людям мешаешь.

Мы двинулись дальше. Сеня для чего-то надел сорочку и застегнулся на все пуговицы. Брюки при этом он нес на сгибе руки. Оглядев орлиным взором территорию, Сеня приказал мне одеться. «Так нужно», — уверенно подавил он мой бунт и сам влез в брюки. Среди голого царства мы теперь выглядели официальными лицами. Наподобие банщиков.