Александр Михайловский - Второй год новой эры

Ладно, оставим эти радужные мечты, по причине их несбыточности. Дальше посмотрим… А если мне и вправду повезет – и дыра выкинет где-нибудь рядом со мной каких-нибудь людей, подходящих для исполнения моих мечтаний? Следует запастись терпением. Вот чего мне всегда не хватало – так это терпения и выдержки. Но придется воспитать в себе эти качества. Сейчас они мне весьма пригодятся. Меня ждут нешуточные испытания… Жизнь в диком племени… Как представлю все это, аж содрогаюсь. Неужели это все со мной происходит?! Не хочу! Не хочу в дикое племя!

А что если попробовать «подружиться» с мальчишкой? Вообще-то он мой ровесник, но я воспринимаю его как сосунка. Расположить его к себе… Ведь, кроме Люси, его здесь могу понять только я. Пообщаться с ним, выказать сочувствие… А там, глядишь, он и за меня словечко замолвит. Русский вождь к нему, похоже, благоволит… А что, это идея. Может, передумают меня в чужое племя отправлять?

Так, на цепи меня не держат, и в данный момент я могу свободно перемещаться по кораблю. Была не была – подойду к мальчишке… Как раз толпа вокруг него начала рассеиваться.

Так я и сделала. Подошла. Никто не окрикнул меня, не остановил – наверное, все с интересом наблюдали за происходящим. Только жена вождя переглянулась со своим мужем, но тот лишь слегка кивнул – пусть, мол, пообщаются, не вмешивайся.

– Привет… – я улыбнулась и протянула мальчишке свою руку, – я Марина.

Секунды три он смотрел на меня в некотором замешательстве. Наверное, удивлялся, почему не видел меня ранее, среди остальных. Ведь белых женщин, кроме меня, тут всего две – Люси да жена вождя. Но Виктор оказался галантным – наконец поцеловал мне руку (вот дурак смешной!) и представился, как и полагается аристократу – по старой привычке, видимо; так что я еле удержалась, чтобы не поморщиться, стараясь сохранить любезное выражение лица.

– Мне так жаль, что вам с братиком пришлось пережить так много неприятных минут и подвергнуться опасностям… – в соответствии с формулой вежливости произнесла я. – Теперь ваша жизнь непременно наладится. Вы попали к добрым и порядочным людям…

Он кивал и, похоже, проникался ко мне доверием. Каким же это было наслаждением – разговаривать с человеком, зная, что никто нас не понимает! Люси не было на палубе – она ушла обсудить что-то со своим мужем. У меня возник просто дичайший соблазн наговорить этому Виктору разных гадостей про тех людей, которых он считает своими благодетелями. Сказать, что на самом деле они гнусные сектанты, которые питаются маленькими детьми и проводят чудовищные оргии… Что им ни в коем случае нельзя верить, и чтобы он постарался поскорей унести отсюда ноги…

О, я с трудом подавила в себе этот порыв. Ведь с десяток внимательных глаз смотрели на меня, предполагая, что я сделаю нечто подобное. И я не решилась, на этот раз проявив похвальную выдержку. Терпение, только терпение… Действовать надо аккуратно, без всяческих спонтанных порывов. Только так можно приблизиться к желаемому… Тем более я собиралась просто расположить к себе этого задохлика.

Но, похоже, одного лишь сочувствия будет мало для того, чтобы он проникся ко мне дружескими чувствами. Тут надо найти такие струнки, сыграв на которых, удастся сделать мальчишку своим единомышленником. Что ж, самый лучший инструмент для манипулирования – это человеческое тщеславие… На это, пожалуй, я и сделаю ставку.

– О, Виктор, – проникновенно сказала я, – здесь, в этом диком мире, ты перенес множество трудностей и лишений. Но я думаю, что самое трагичное – это то, что произошло с тобой еще на твоей родине во Франции восемнадцатого века… Подвергнуться террору, увидеть множество смертей, потерять все… Это, должно быть, ужасно.

Парень кивал в ответ на мои слова. Теперь, когда мы беседовали с ним вдвоем, между нами была та особая интимная атмосфера, которой не добиться при большом скоплении народа.

– О да, мадмуазель Марина… – грустно ответил он, – это действительно ужасно.

– Когда-то с моими предками произошло то же самое, – продолжила я проникновенно, – они были вынуждены бежать из России, бросив все…

– Неужели, мадам Марина? – удивился Виктор.

– Да-да, это правда, – подтвердила я, – они тоже были дворяне, аристократы, и, когда чернь восстала, они с трудом спасли свои жизни, сбежав за границу из России, пылающей в огне гражданской войны…

– Мне очень жаль, мадам Марина, что так случилось с вашими предками… – сочувственно произнес Виктор.

– Да, Виктор, с тех пор им пришлось жить в изгнании… – продолжила я с грустью. Я видела, как мальчишка все больше проникается ко мне доверием и симпатией. С воодушевлением я продолжила: – А ведь при царе наш род был очень знаменит и прославлен. Род Жебровских…

– Жебровские? – переспросил Виктор. Его лицо странным образом изменилось. Он словно был очень неприятно разочарован.

– Ну да, Жебровские, – подтвердила я.

Что такое? Он смотрит на меня будто с какой-то брезгливостью…

– Так вы, мадмуазель, родом из Польши? – спросил он прохладным тоном, отчего я явственно ощутила, как зарождающаяся дружба между нами рассыпается на глазах.

– Ну да, Жебровские – это польский род, но, когда мы жили в России, то считались русскими, а теперь мы французы… – ответила я, и собственные слова вдруг показались мне несусветной глупостью. Тем более что теперь он смотрел на меня с плохо скрываемым превосходством. Проклятый заморыш! Да и я хороша – как можно было упустить из виду, что французы всегда презирали поляков – и даже в двадцать первом веке все еще сохранились отголоски тех отношений, когда раздираемая панскими раздорами Польша была прислужницей Франции? Вот в чем причина резкой перемены его отношения…

Словом, у меня вышла сокрушительная промашка в расчетливой попытке подружиться с Виктором. Он же дурак, по самую крышу набитый предрассудками! Он и представления не имеет о политкорректности, толерантности и о том, что в мое время даже негра нельзя назвать негром, потому что это является преступлением. Теперь я в его глазах – просто наглая выскочка «из поляков», которая имела дерзость думать, что она стоит на равных с ним, настоящим французским дворянином. Вот черт!

Я заскрипела зубами от злости на себя и свою глупость. Расслабилась тут, в Каменном Веке, забыла историю… Деградировала… Ну и как теперь исправить ситуацию? Да никак. Черт с ним, с поганцем, черт с ними со всеми! Но теперь-то уж я возьму с тебя такую моральную компенсацию, что мало не покажется!

Я посмотрела на него с вызовом и сказала совершенно другим – холодным и злым – тоном:

– А что?

– Ничего… – ответил он, стараясь не смотреть мне в глаза. – Благодарю вас за беседу, мадмуазель. Я, пожалуй, снова прилягу…