Александр Михайловский - Второй год новой эры

Князь же чужаков, Сергий Сын Петра, сообщивший отцу Бонифацию, что все они находятся в глубоком прошлом задолго до Рождества Христа и даже до официального Сотворения Мира, от религиозного диспута с тройным переводом уклонился, сообщив только, что от тоже верит в Творца Всего Сущего, которого местные народы почитают под именем Великого Духа, или же в женской ипостаси – под именем Великой Матери. Правда, еще больше они почитают различных духов природных явлений, которые не являются ни злыми, ни добрыми, а просто олицетворяют собой те процессы, от которых непосредственно зависит жизнь и благополучие каждого аборигена. А сколь-нибудь широкое внедрение христианства со всей его догматикой и обрядностью в настоящий момент просто невозможно, потому что для подобных религиозных верований отсутствует необходимая культурно-историческая база.

Для отца Бонифация это была удивительная концепция, которая, правда, объясняла, почему никто не откликается на его молитвы. Ни девы Марии, ни Христа, ни апостолов и просто святых еще не существует, и еще некому дать ему совет, как быть в такой ситуации. Именно после этого отец Бонифаций и взывал раз за разом непосредственно к Небесному Отцу, много раз получив в ответ тишину, и только в последний раз до изрядно утомленного священника с горних вершин донеслось: «Будь чист сердцем, непримирим ко злу, старайся не навредить, действуй только в согласии со своей совестью, но твердо и решительно, и да случится тогда то что случится, доброе или злое, за все в ответе будешь только ты один…»

Вот так всегда – мы вопрошаем Бога об одном, желая получить конкретные указания, что нам делать, как будто Бог – это вышестоящее начальство, а в ответ получаем то, чего совсем не ожидали. Смотри, оценивай, думай, решай, действуй сам – иначе зачем тебе дана свобода воли и человеческая душа, способная и к хорошему, и к плохому? Попади на место отца Бонифация какой-нибудь Торквемада или Игнатий Лойола – вот бы он развернулся, обличая греховную сущность сразу аборигенов и прогрессоров, а заодно порочность самого замысла. После этого такой священник или погубил бы своей агитацией все начинание, или вместе с последователями был бы изгнан в пустыню, где они и закончили бы свои дни в пасти диких зверей.

Но отец Бонифаций был не из таких. По рождению сакс-язычник, он в детстве попал в плен корнуоллским бриттам, был ими крещен и воспитан в одном из христианских монастырей. В связи с этим фактом его биографии способностей взглянуть на проблему со всех сторон ему было не занимать. Он понимал, что грех греху рознь, и обличать аборигенов за то, что они аборигены, это все равно что пенять воде на то, что она мокрая, а огню на то, что он обжигает. Что же касается действий прогрессоров, то умный священник, получивший подобное наставление и освобожденный от оков догматов, способен понять, что в некоторых случаях прогрессоры копировали то единственное общество, которое знали, а в остальном действовали, желая людям только добра. Никто не может обвинить их в угнетении или порабощении аборигенов. Однако следует помнить, что ответственности за духовное состояние крещеных членов возглавляемой госпожой Гвендаллион фамилии с отца Бонифация никто не снимал и не снимет. За то, что для аборигенов или прогрессоров полгреха или вовсе не грех, с рожденных во Христе спросится по полному счету, а может, и вдвойне. И, как всегда, в этом положении дел есть и хорошее, и плохое. Негативные последствия были еще впереди (это к гадалке не ходи) зато позитивные не замедлили проявиться тут же.

Бедолага Эмрис, разозленный и запутавшийся, нашел отца Бонифация, когда тот размышлял о том, каково должно быть его истинное место в сложившемся положении. А может, это был знак Божий, говорящий о том, что один хороший удар палкой в качестве снотворного способен полноценно заменить несколько часов бесплодных умствований… Это даже не была исповедь; разогретый предыдущим разговором с матерью, молодой наследник лорда начал выкрикивать обиды-обвинения в ее адрес. Он стремился убедить себя (в первую очередь) и священника в своей собственной белопушистости и моральной чистоте, а свою мать Гвендаллион представляя как стремящуюся к разврату аморальную женщину. Это не было исповедью еще и потому, что Эмрис ни полсловом не обмолвился о своем предложении убить мать и сестру, а потом самому покончить жизнь самоубийством. За такое ведь и действительно можно посохом по лбу схлопотать. А если не поможет с первого раза, то еще раз и еще; одним словом, до полного излечения от дури.

Но отец Бонифаций капелланом в клане Рохан служил не один день, и даже не один год. Эмрисова папеньку он живым уже не застал, появившись в окружении Гвендаллион аккурат после его смерти, но хозяйку, которую считал железной женщиной, не потакающей себе даже в мелочах, он буквально выучил наизусть. А тут такие обвинения, прямо противоречащие всему, что священник знал о временной главе клана Рохан. Зато будущего лорда и наследника священник считал избалованным неуравновешенным молодым человеком, который только и ждет момента, когда он по праву рождения возглавит клан – и вот тогда он всем «покажет», отомстив за настоящие и мнимые обиды.

Отцу Бонифацию достаточно было сложить два и два – и сразу все становилось ясно. Молодой человек клевещет на мать, потому что разочарован ее решением отдать свой клан под покровительство чужаков, ведь это решение лишало наследника лорда даже малейших надежд хоть когда-нибудь получить власть. Князь Сергей ап Петр не выглядел особо жестким человеком, но окружающие его люди, и даже добрый христианин Виктор, буквально смотрели ему в рот, ловя каждое слово. Можно было представить, что, прожив какое-то время в составе нового народа, освоившись и выучив язык, бывшие члены клана Рохан точно так же подпадут под влияние нового князя, как и его нынешние подданные. И сам отец Бонифаций не мог дать никаких гарантий за то, что рано или поздно он не попадет под влияние этого человека – а значит, чужих и чуждых для него идей. Но при этом он знал, что это может случиться только в том случае, если эти идеи будут соответствовать его собственным представлениям о том, что правильно, а что неправильно, что хорошо, а что плохо.

Но было во всем этом еще что-то, что во время разговора постоянно ускользало от внимания священника, а он пытался это уловить. Своим опытом священнослужителя отец Бонифаций чувствовал, что Эмрис не желает быть с ним откровенным, что он что-то скрывает и это «что-то» имеет чрезвычайную важность для его души. Через тысячу лет или около того из отца Бонифация, наверное, получился бы очень хороший инквизитор, потому что без применения дыбы, испанского сапога и железной девы, на одном искусстве вести беседу, он все-таки докопался до истинной подоплеки сегодняшнего скандала. И докопавшись, пришел в ужас. Дьявол, который, рыкая аки лев, бродит по здешним пустошам, появился не со стороны чужеземцев со странными обычаями, а поразил наследника их лорда, поселив в его сердце злобу, зависть и ревность, и заставив таким образом помыслить о самом страшном грехе, который только может совершить христианин. Точнее, о целом букете грехов. Обычно такое, если не доводить дело до костра, «лечилось» пожизненным заключением в монастырь, а там постом и молитвой, пока грешник либо не превратится в святого, осознав свои ошибки, либо просто не помрет. Но под рукой нет подходящего монастыря, и вообще нет никаких церковных властей, которым вменяется решать такие вопросы.