Александр Михайловский - Отцы-основатели

По тону мадмуазель Люси было понятно, что именно на такой исход она и надеялась в глубине души, но у меня не было настроения вступать с нею в перепалку. Мне даже было заранее немного жалко мадмуазель Люси, ибо то суровое и немногословное общество, которое было готово принять нас в свои объятья, должно с крайним неодобрением относиться к таким особям, как она.

– С Марин и Патрицией все в порядке, – громко ответила я, чтобы меня услышали все ученики, даже самые глухие, – они сейчас находятся в надежном месте у хороших людей, которые готовы приютить и всех нас. Особого комфорта тут не обещают, но сытная еда, а также место для ночлега в сухом и теплом месте нам всем гарантировано.

Я не стала говорить, что все эти услуги, неоценимые по меркам каменного века, будут предоставлены не бесплатно, и все эти блага придется отрабатывать тяжелым монотонным трудом во имя общего блага. Для некоторых людей это является само собой разумеющимся, ибо за все надо платить; другие же привыкли, что им все должны, начиная с родителей и кончая государством – и когда они узнают, что для того, чтобы есть, надо трудиться, это становится самым большим разочарованием в их жизни.

– Это очень хорошо, мадмуазель Ольга, – с самодовольным видом произнесла мадмуазель Люси, – надеюсь, что нас заберут отсюда как можно скорее, и за то, что ты хорошо выполнила мое поручение, я обещаю просить, чтобы тебя не очень строго наказали за ту пощечину… Скажи тем людям, которые пришли с тобой, что все мы замерзли и очень хотим есть. Если что, я смогу им неплохо заплатить.

Эта женщина еще ничего не понимала, и ни о чем не подозревала. Но когда-то это обязательно должно было случиться, поэтому я набрала в грудь побольше воздуха и, стараясь, чтобы моя речь звучала не слишком эмоционально, выдала такую тираду:

– Мадмуазель Люси… Вы еще не знаете самого главного. Во-первых – мы каким-то образом перенеслись не в пространстве, а во времени. Так что сейчас мы находимся не в Сибири или какой-то Канаде, а на том же месте, где и были, неподалеку от Бордо, но примерно за сорок тысяч лет до нашей эры. И нас отсюда не заберет уже никто и никогда. Мы тут остаемся НАВСЕГДА, поймите это!

У меня самой холодок пробегал по коже, когда я это произносила. На лицах учеников изумление мешалось с недоверием, сменяясь то надеждой, то отчаянием. Мадмуазель Люси же слушала меня с выражением некоторого испуга, но на лице ее превалировали скепсис и презрительная настороженность – уж не разыгрываю ли я ее. Она явно не хотела верить моим словам – и это было понятно. В такое поверишь в самую последнюю очередь, только воочию убедившись во всем собственными глазами.

– Во-вторых, – продолжила я, – тут не ходят ни карточки, на которые вы так надеетесь, ни наличные, ни даже золото. Все, что мы тут можем получить, потом надо будет отработать в натуральной форме, скорее всего тяжелым физическим трудом, потому что все ваши и мои дипломы не стоят здесь даже той бумаги, на которой они напечатаны.

В-третьих – «те люди», которые, как вы сказали, «пришли вместе со мной» – это и есть единственная настоящая власть в этих краях, русские по национальности, цивилизаторы по природе и вожди того племени, которое готово нас приютить.

Пока я все это говорила, молодой мужчина атлетической наружности, которого все звали Гуг, принялся ловко сдирать шкуры с убитых волков, а Сергей Петрович, Антон Игоревич и Андрей Викторович по-хозяйски обошли вокруг автобуса, попинали колеса, заглянули в кабину к несчастному водителю, остановились чуть в сторонке от нас и начали о чем-то негромко переговариваться. Видимо, они уже считали автобус своей собственностью и решали, где и каким образом могут быть употреблены его части…

Примечание авторов: Ольга Слепцова ошибалась. Сергей Петрович, Антон Игоревич и Андрей Викторович обсуждали не права собственности на автобус, которые были сами собой разумеющимися и исходили из древнего «Берегового права», а то каким образом извлечь из кабины несчастного водителя для того чтобы в дальнейшем похоронить его по человечески на кладбище, которое собственно и начнется с этой могилы.

При этом изредка то один, то другой из этих мужчин бросали в сторону нас с мадмуазель Люси внимательные взгляды, видимо, ожидая того момента, когда потребуется их вмешательство; и было понятно, что оценивают они мою собеседницу совершенно правильно. Она же в свою очередь тоже не сводила с них своего взгляда, полного уверенности в своем превосходстве над этими русскими варварами, не понимающими человеческого французского языка. Она и ко мне относилась примерно так же, как и ко всем, кто хоть чем-то отличался от нее. И я очень хорошо ощущала противостояние, сразу возникшее между этими мужчинами и мадмуазель Люси – то глубинное, непримиримое нечто, которое во всем делало их полными антагонистами друг другу. Эта разность духа, убеждений, стремлений, целей, образа мыслей так явственно витала в воздухе, что он от этого будто бы стал гуще и наполнился запахом озона.

Даже притихшие ученики безошибочно поняли, что именно в этот момент – когда еще даже ничего существенного не произошло – весь авторитет их бывшей наставницы превратился в пустой и никчемный пшик. Люди, которых мы здесь встретили, вполне могли гордиться и тем, что сотворил их разум, и тем, что было сделано их собственными руками. К таким людям непроизвольно тянешься всей душой, и я понимаю, чем они покорили местных дикарок – исключительно добротой и лаской, а также собственным примером.

Мадмуазель Люси тоже чувствовала, что им – «этим людям», что сейчас стояли перед ней, скрывая ироничные улыбки, уверенным в своей правоте и обладающим безусловной властью – глубоко наплевать на демократию, толерантность и все ее феминистские заскоки. Само их присутствие обращало в прах все, что ей было дорого, и осознание этого понимания наполняло ее сердце тоской и злобой.

– Итак, мадмуазель Люси, – продолжила я, – хотите верьте, хотите нет – но эти люди представляют единственное цивилизованное общество в этом мире. Они попали сюда несколько месяцев назад, успев за это время собрать аборигенов, образовать из них свое племя и построить поселение. Все, что их волнует – это только выживание и благополучие доверившегося им народа, к которому они готовы причислить и нас, если мы примем их язык, правила жизни и обычаи. При этом каждый должен будет сказать сам за себя, включая самых младших учеников, ибо вожди клана Огня не признают ни вашего, ни моего права говорить за кого-то из учеников. Те, кто откажется это сделать, смогут пойти на все четыре стороны, со всем своим имуществом, потому что Сергей Петрович, Антон Игоревич и Андрей Викторович не собираются никого принуждать.