Александр Михайловский - Отцы-основатели

– Теперь мы должны ее судить. Сегодня перед обедом общий сбор в столовой. Подобного больше не должно повториться. Никогда!

Немного помолчав, он добавил:

– За то, что она совершила, в местной правоприменительной практике есть только два наказания – смертная казнь или изгнание из племени и клана, которое сейчас, в зимнее время, тоже выглядит как разновидность смертной казни. От холода. Но я не хочу ее убивать и думаю, что ей надо дать шанс исправиться, как мы его дали полуафриканкам и тем женщинам клана Лани, которые взбунтовались против наших порядков в первые дни нашей совместной жизни.

Моя начальница тряхнула головой и решительно заявила:

– Не майся дурью, Петрович. Полуафриканки и Лани были наивными детьми природы, которые не знали другого образа жизни, и когда ты его им показал, они с радостью пошли за тобой, то есть всеми нами. А эта Жебровская – все она знала, все понимала, но не могла или не хотела держать в узде сидящих внутри ее демонов. Где гарантия, что она в следующий раз не схватится за нож, топор или что-нибудь еще, и не ударит тебя или кого-то из нас в спину? Если ее оставить в живых, то, скорее всего, так и будет, поэтому на суде я буду голосовать за смертную казнь, и уверена, что Андрей Викторович с Антоном поддержат меня, а не тебя.

Так и получилось. Моя начальница сказала свое слово, Андрей Викторович добавил, что никто и никогда не должен ударить нашему племени в спину, старый Антон кивнул – и в результате тремя голосами против одного вожди проголосовали за смертную казнь для преступницы. У меня сердце зашлось от ужаса, неужели эти жестокие русские прямо здесь и сейчас будут убивать эту несчастную семнадцатилетнюю девушку, к несчастью, сбившуюся со своего истинного пути. Но тут встал Петрович и сказал, что накладывает на этот приговор свое шаманское вето, заменяя смертную казнь изгнанием и откладывая его до весны, когда сойдет снег, зазеленеет трава и запоют птицы. До тех пор преступница будет никто, так как для племени она умерла, обращаться к ней будут «эй ты», а чтобы она даром не ела свой хлеб, ее будут назначать на самые грязные и тяжелые работы. В случае если ее поведение изменится к лучшему и хотя бы два вождя из четырех попросят о пересмотре приговора, состоится новый суд, который будет вправе вернуть преступницу в ряды живых.

После этих слов шамана меня охватило величайшее облегчение, и я даже расплакалась от счастья. Быть может, эта девочка еще изменит свое поведение, или суровые русские вожди станут чуть добрее. Этот мир и так достаточно жесток, и мы должны делать его лучше, а не хуже.