Андрей Лазарчук - Мост Ватерлоо [компиляция]

Оторопело моргая, Хряп узнавал о том, что яростью он подобен носорогу, а силой — мамонту, что грудь его есть базальтовый утёс и что мудростью он, Хряп, превосходит буйвола, крокодила и вепря, вместе взятых.

Племя ворвалось на опушку в тот момент, когда Миау звенящим голосом объявил, что если Хряпа ударить каменным топором по голове — камень расколется, древко сломается, рука отсохнет, а ударивший умрёт на месте от изумления.

Хряп взревел и, воздев огромные кулаки, кинулся вдогонку за быстро сориентировавшимися гонителями.

Племя пряталось в лесах несколько дней и вернулось сильно поумневшим. Теперь, прежде чем устраивать облаву на Сына Пантеры в связи с каждым новым его произведением, предварительно выясняли: а как к этому произведению относится Хряп…

Не повезло племени лярвов с вождём. Ну, что суров — ладно, а вот то, что при нём холодать стало… Летом — снег, льды какие-то громоздятся на горизонте. Выйдешь поутру из пещеры — зябко. Опять же добычи мало, бизоны стадами на юг уходят. Оголодало племя, осунулось, однако вслух ещё роптать не решались. Хряп — он ведь такой. Хряпнет разок — и нет тебя. Поэтому сами охотники к вождю не пошли, а послали юного Миау. Во-первых, слов много знает, а во-вторых, так и так ему пропадать. Опять отличился: разрисовал изнутри всю пещеру. Такую Бизонью Мать изобразил, что дрожь берёт. Вроде корова коровой, а присмотришься: морда — как у Хряпа.

— Короче, вождь, — дерзко сказал Миау, Сын Пантеры, приблизившись к горящему посреди пещеры костерку. — С завтрашнего дня объявляем забастовку…

Услышав незнакомое слово, Хряп хмыкнул и даже отложил кремнёвое рубило, которым как раз собирался раскроить череп наглецу. О своём сходстве с запечатлённой в пещере бизоньей коровой вождь, правда, не догадывался, поскольку изображена она была в профиль. Честно сказать, он там и рисунка-то никакого не углядел — просто видел, что стенка испачкана.

— А?.. — переспросил Хряп, грозно сводя лохматые брови.

— Холодно, — объяснил Миау. — Бизоны уходят. Совсем скоро не станет. Сделай тепло, тогда и охотиться будем…

Хряп взревел, но, пока тянулся за опрометчиво отложенным рубилом, юный Сын Пантеры успел выскочить наружу. А на следующий день, как и было обещано, ватага охотников начала первую в истории человечества забастовку.

Вроде бы вышли на бизона, а сами взяли и попрятались в лесах… На вторые сутки подвело у племени животы. Да и у вождя тоже… Любой другой на его месте давно бы уже сделал тепло, но не тот был у Хряпа норов. На горизонте по-прежнему мерцал ледник, пушил снежок, копытные тянулись к югу. Шустрый Миау предложил было забить тайком пару отставших телят, а вождю мяса не давать — обойдётся!

Ну тут уже самого Сына Пантеры чуть не забили. Как это не давать, если положено?.. Тогда Миау придумал новую штуку: не позволять женщинам выкапывать коренья. А то конечно: ватага-то в лесах натощак сидит, а Хряп себе за обе щёки корешки уписывает. Поголодает по-настоящему — глядишь, может, и образумится… А то — ну что ж это такое? Зуб на зуб не попадает…

Понятно, что протянись эта забастовка чуть подольше — вымерло бы племя лярвов за милую душу. Однако уже утром третьего дня Хряп от бешенства утратил бдительность, и забодало его носорогом — прямо на выходе из пещеры. Вождём племени стал Миау.

Ну тут, разумеется, сразу потеплело, льды с горизонта убрались, антилопы вернулись, бизоны… А геологи вон до сих пор толкуют о конце ледникового периода. Чисто дети малые! А то мы не знаем, как оно всё на свете делается!..

Стояли за куриными ногами. Отрубленные по коленку птичьи лапы жутко растопыривали из картонного ящика бледные когтистые хваталки. Смотреть на них без содрогания мог далеко не всякий и, наверное, поэтому очередь была относительно небольшой – человек семьдесят.

– Довели страну, – сдавленно проговорил Леонид Устинович Ососков, приземистый россиянин – лет под пятьдесят, с глазами навыкате.

– Довели… – согласился со вздохом Александр Павлович Ордынин, тоже несомненно россиянин – с отчаянной выправкой белогвардейца и культурно подстриженной бородкой, в которой кишела толстая, как вермишель, седина.

По именам они друг друга не знали, что вполне естественно, поскольку были они ну совершенно незнакомы.

– Кошмар, – сказал Ососков.

– Черный сон, – уточнил Ордынин. – Просто черный сон, по-другому не скажешь…

Они замолчали, скорбно глядя, как продавщица выкладывает на весы бледные птичьи конечности. Была она большая и неухоженная, как матушка Россия: вялое обширное лицо с уныло обвисшим углом рта, о котором она, видимо, просто забыла. С одного века тушь стерта, с другого – нет. Слишком уж велика территория – за всем не уследишь.

Зрелище было настолько аллегорическим, что у Ососкова снова не выдержали нервы.

– Ведь жили – горя не знали! – плачуще вскричал он. – Спрашивается, на кой черт им вообще понадобилось ставить все с ног на голову?

– Власти, власти захотелось, – с каким-то даже злорадством в голосе откликнулся Ордынин. – Что страна гибнет – плевать! Главное, чтоб они наверху оказались!..

– Демагоги! – проскрежетал Ососков.

– Бандиты, – поправил Ордынин. – Самые настоящие бандиты! До разрухи довели! До гражданской войны!

Пучеглазый Ососков злобно фыркнул.

– Свободу они нам дали! – язвительно выговорил он. – Да кому она нужна, такая свобода? Авантюристы!

– Причем высокого класса! – добавил Ордынин. – Как они войну-то использовали!..

Ососков хотел подхватить, но запнулся и озадаченно свел брови.

– А! – сообразил он наконец. – Вы про Афганистан?

– Да нет, я про первую мировую!..

Оба замолчали и уставились друг на друга, медленно прозревая истину.

– Позвольте, позвольте… – сказал Ордынин. – Вы о ком говорите?

– Я о демократах! А вы о ком?

– А я о большевиках, – сказал Ордынии – и, отодвинувшись, насколько позволяла очередь, они еще раз оглядели друг друга, как бы выбирая, за что укусить.

– Та-ак… – зловеще протянул приземистый Леонид Устинович. – Вот, значит, кто мы такой… Царизьму, значит, захотелось… Капитализьму, значит… Ну вот он ваш капитализм! Любуйтесь!

– Это – капитализм? – закричал стройный подтянутый Александр Павлович. – Это последствия вашего владычества! Семьдесят лет разваливали экономику, а как почувствовали, что под ногами закачалось, – давай следы заметать! Перестройку учинили, вы подумайте!

– Кто учинил? – закричал в свою очередь Ососков. – Кто ее учинял? Да если бы не ваш Горбачев!..

– Мой? – всхохотнул Ордынин. – Нет уж, увольте! С вашим бывшим генеральным секретарем разбирайтесь сами.