Максим Юрченко - Отражение мертвой любви

— Но это действительно так. Из всех женщин только ты…

— Хватит, Бьерн!

Послышалась возня.

— Отпусти мою руку, — холодно сказала Ева. — Мне по барабану, что тебя чуть не убили. Твой папочка, как всегда, спас любимого сына. Если ты решил поплакать в жилетку, то нужно было лить слезы в его дорогой пиджак.

— Ты не понимаешь.

— Я все прекрасно понимаю, — послышались шаги.

— Ева, я люблю тебя.

— Ларсены всегда любили только себя. Так или иначе, скоро все это будет уже не важно…

Поняв, что нужно выметаться, чтобы не попасть в неловкую ситуацию, я просто сбежал. Сердце барабанило тяжелым молотом. С этой семейкой явно не все в порядке.

Оказалось, что отец Бьерна не так прост, как про него думали преступники, решившие похитить сына миллионера. Да, выкуп он заплатил, но служба безопасности фирмы Эспена поставила пару следящих жучков. Один — явный, спрятанный в сумке с наличными. Второй — практически незаметный, замаскированный в пачке с купюрами. Как только преступники нашли первое следящее устройство и избавились от него, то их осторожность сошла на нет. Эспен вычислил злоумышленников.

Бьерна продержали в плену меньше двух суток. По словам врача: пуля чудом не задела важные внутренние органы. Раненный Ларсен вовремя попал в больницу, и его удалось спасти. Учитывая, что полиция так и не была вовлечена во все вышеперечисленное, то не удивительно, что Эспен не рассказал о судьбе похитителей. Единственное, о чем он обмолвился, что Олег Громов был найден в лесу, с пулей в голове, а значит, причиной смерти ублюдка оказался не я.

После услышанного отлегло от сердца. Не хотелось до конца дней смотреть в зеркало и знать, что я повинен в смерти человека, пускай и такого куска говна, как Олег Громов. Но что-то все равно не давало покоя. Не отпускала мысль, что Бьерн сказал мне то, что я хотел слышать. Ведь никто не узнает, что там случилось на самом деле. И все-таки я был ему благодарен. Теперь я смогу выкинуть это из головы, как страшный сон. Узнав, что все закончилось, тремор в руках прошел. Дышать стало легче. На лице появилось подобие блеклой улыбки.

— Кирилл, ты был очень храбр, — Бьерн поднялся и сел на больничную кровать. — Если бы не ты, то меня просто забили бы до смерти.

Он улыбался и вспоминал все произошедшее с иронией.

Я слышал, как он разговаривал с Евой. Вся эта ситуация сильно его задела, и я не понимал зачем он показывает передо мной спектакль. Никто не будет винить человека, прошедшего через подобное, за то, что ему страшно. Черт, да я сам думал, что от адреналина у меня сердце выпрыгнет через горло! Но, нет! Он смотрит мне в глаза с таким видом, будто ничего не случилось.

— Бьерн, все нормально. Я тоже испугался. Я еще никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Когда я носился по лесу, как заяц, удирающий от охотника, то каждую секунду думал о том, что сейчас пуля пронзит меня насквозь и я умру среди грязи и павшей листвы.

Я сел на край кровати и положил ладонь на руку Бьерна. Его веки дрогнули. Он закрыл глаза и думаю, если бы мог, то он заплакал… Но этого не случилось. Как подобает Викингу, Бьерн смог взять себя в руки и, посмотрев на мое разбитое лицо, улыбнулся.

— Не нужно строить из себя героя, друг мой, — сказал я. — Ты спас меня, и я этого никогда не забуду.

— В расчете.

— Как плечо? Болит?

— Я на обезболивающих. Чувствую себя прекрасно!

— Оно и видно! — я потрепал его по небрежно уложенным русым волосам. — Выглядишь на все сто.

— Зови фотографа, я готов к фотосессии.

— Не льсти себе так сильно.

Простой дружеский треп. Здорово. На душе потеплело.

— Странно видеть тебя без бороды.

— Сам не могу привыкнуть.

— Милое родимое пятно.

— Не настолько. Мне это подобие дельфина никогда не нравилось, — я замешкался, но все же решил попробовать. — Можно тебя спросить?

— Конечно.

— Почему Ева такая?

После моих слов Бьерн напрягся. Все его тело говорило о том, что он не хочет обсуждать сестру.

— Множество факторов.

— Она как-то упоминала свою мать. Что с ней случилось?

— Ева при тебе говорила о матери? — казалось Бьерн ошарашен. — Мы с тобой об одной и той же Еве сейчас говорим?

— Да, а что в этом такого?

— Карина покончила с собой и с того самого дня, Ева ни разу не произнесла ее имени.

— Я не знал…

Действительно. Очень странно что она поделилась со мной воспоминаниями о маме. Я раньше никогда не замечал за собой, чтобы малознакомые люди, при мне открывали душу.

— Это было очень давно, — Бьерн лег на кровать. — После этого Ева сошла с рельс окончательно.

— Сошла с рельс?

— Понимаешь, — Бьерн подбирал нужные слова. — Она всегда была не от мира сего. Вечно все делала наперекор. Всегда одна. Всегда против системы. Никто не мог понять откуда в ней столько бунтарства. Если и есть люди неформалы, то Ева была их предводителем.

Бьерн посмотрел на меня и, увидев заинтересованность во взгляде, продолжил:

— Мы учились в одной школе. И хоть она и старше меня на пять лет, но я до сих пор помню, как она пугала всех вокруг.

— В каком смысле пугала?

— Обычно дети гнобят фриковых сверстников. Тех кто сильно выделяется из общей массы. Но это не в ее случае. Одна девчонка попробовал поставить Еву на место и через пару дней пришла в школу без фаланги на мизинце.

— Ничего себе!

— Самое страшное не в том, что Ева смогла так отомстить. Самое страшное, что эта девочка — как бы ее не ломали полицейские, родители, школьный комитет — так и не сказала, кто с ней это сделал, хотя все прекрасно понимали кто виновник.

— Ева осталась безнаказанной?

— Она с самого детства умела вселять ужас в людей. Это ее суперспособность, говоря современным языком. С тех пор никто не смел перейти ей дорогу. Она чувствовала власть и пользовалась ей. Клеймо безжалостной социопатки — это про нее.

Бьерн выпил воды из стакана и немного размял шею.

— Плюс ко всему этому, у нее были очень высокие баллы. Так что об отчислении речи быть не могло. Все знали, что она зло, но молчали, боясь ее гнева. А без доказательств избавиться от Евы никто не мог. Короче говоря, вся школа шарахалась от нее, в то время как Ева Миллер плела психологическую паутину, подобно пауку, заманивая в черствые лапы то одну жертву, то другую.

— А как же ты? — спросил я.

— В меня только летали тапки, когда я заходил к ней в комнату без стука, — Бьерн поднял руки и растопырил пальцы. — Как видишь, все на месте.

— А как она пережила смерть матери?

— Учитывая то, что они и так никогда не разговаривали, то я был искренне удивлен тому, как она себя вела.

— В смысле?

— Она делала такие вещи, о которых мне не хочется вспоминать.