Максим Юрченко - Отражение мертвой любви

Я открыл виски и сделал пару жадных глотков. Обжигающее тепло пронеслось по всему телу. Жар прошел по лицу. Казалось, я прихожу в норму. Далеко в толпе я увидел ту девушку, которая оседлала меня в прошлый раз. Сегодня ее отверстия оказались заняты более впечатляющими размерами. В момент, когда мы встретились взглядами, она так нежно и чувственно открыла рот, что я невольно возбудился. Но вскоре зрительный контакт пропал, и на том месте, где только что было ее милое личико, сейчас красовалась волосатая задница мужика.

Выпив еще, я отвернулся.

Несколько раз меня хотели склеить. Сначала молодая блондинка в порванном розовом платье. Затем, парочка парней, пытались схватить за самое сокровенное что есть в моем теле. Апофеозом стала пожилая женщина, намекающая на анал, со мной в главной роли. Посмотрев на резиновый член в ее правой руке, я мило отказался. Моя попка пока не готова к подобным экспериментам.

Когда в бутылке оставалась треть, а в голове возникали мысли поддаться окружению, в зале потух свет. Все с восторгом закричали. Я знал! Сейчас начнется представление. Сейчас начнется «Безумие».

На деревянной сцене загорелся свет. Появилась мрачная фигура в балахоне, выходящая из темноты. Колонки начали фонить.

— «Любите друг друга», сказано в высшем законе, — голос Евы вонзался в мозг, испепеляя. — Но что за смысл вложен в эти слова? На каком рациональном основании покоится этот стих любви? Почему я не должна ненавидеть врагов? Ведь если я «возлюблю» их, не отдаст ли это меня в их власть?

В этот раз я пытался более внимательно вслушаться в то, что она говорит. Возможно, в этом есть какая-то разгадка, а не просто набор пугающих и в тоже время чарующих словосочетаний.

— Что такое любовь? Набор эмоций, чувств, бунт гормонов? Устоявшаяся парадигма, вылепленная словами поэтов и окаменевшая в печи мыслителей и философов?

Темная фигура на сцене сделала шаг вперед. Ева стянула с головы капюшон, оголив дьявольскую сущность. Взгляд — как смерть. Глубокий. Холодный. Беспощадный. Я не удивлен, что ее все боялись, думаю и сейчас боятся. Наблюдая за тем, как она выкашивает полчище поданных, одним только ликом, становилось страшно. Каждый присутствующий в зале возносил ее в некое божество.

— Может ли изорванная и окровавленная жертва любить омытые кровью челюсти, что разрывают ее на части? Ведь после того, как вас придадут огню, в угоду лучшему, вы станете именно этой жертвой.

Люди молчали, погруженные в транс. Бог действительно наградил ее талантом закладывать семя в голову. Все столпились возле сцены, словно псы, жаждущие куска сочного мяса из рук свирепого хозяина.

— Не являются ли вожделение и плотская страсть более подходящими терминами для определения любви в приложении к продолжению рода человеческого? Не есть ли любовь лебезящих священных писаний простой эвфемизм для сексуальной деятельности?

В этот раз я владел собой. Я все видел со стороны. Я мог контролировать ситуацию. Я слышал каждое слово. Оно входило в голову и выходило через сердце, оставив грусть и печаль. Я не знаю, что сделало Еву такой. Но сейчас, глядя на нее, в черном балахоне, стоящую над толпой, орущую в микрофон, я разглядел призыв к спасению, а не команду к истреблению мира.

Я смотрел и восхищался. Темные волосы падали на оголенные плечи, покрытые татуировками. Изящные и в тоже время крепкие, готовые вытерпеть все тяготы, что пошлет судьба. Лжепророк, у которого есть все шансы на успех.

«Она тебя сожрет, переварит, и выплюнет. И когда это произойдет, от тебя уже ничего не останется. Ничего, Кирилл! Мешок с костями, без души!»

В голове вертелись слова Бьерна. Зачем он это сказал? Неужели из ревности, боясь потерять то немногое, что дает ему Ева? Неужели он действительно такой же, как и все. Человек, готовый пойти на все ради достижения собственных интересов?

Мне нужно знать…

Почему каждый раз, когда я смотрю на нее, мне кажется что я уже встречал ее и мы знакомы тысячи лет. Это сидит глубоко внутри. Чешется и просится наружу. Но как выпустить подобное, я не имею ни малейшего представления.

Ева достала кинжал и скинула с себя балахон. Все замерли, ожидая, что же будет дальше. Она осталась в обтягивающем, черном топе и таких же шортах. Даже сквозь пелену татуировок проглядывались мышцы. Она была явно великим скульптором своего тела. Рисунки на ножнах, выполненные золотой нитью, выглядели обворожительно. Ева села коленями на деревянный пол. Показалось блестящее лезвие, отражающееся бликом от лампы.

Что она задумала?

— Вы хотели безумие?

Толпа молчала. Тишина. Ни звука. Все словно умерли.

— Любить врагов своих и творить добро тем, кто ненавидит и использует тебя! Не есть ли это презренная философия спаниеля, который перекатывается на спину, когда его пинают? Ненавидь врагов всем сердцем, и, если кто-то дал тебе пощечину по одной щеке, сокруши обидчика своего в другую щеку! Подставляющий же другую щеку, есть трусливый пес! Удар за удар, ярость за ярость, смерть за смерть и все это с извлечением обильной выгоды! Этим ты заставишь уважать себя во всех проявлениях жизни и дух твой — бессмертный дух твой — будет жить не в неосязаемом раю, а в мозгах и сухожилиях тех, чьего уважения ты добился.

В следующий миг брызнула кровь. Тепла струя, попала на мое лицо, и я не знал что делать. Как это случилось? Почему я не понял изначального замысла? Ева так быстро махнула лезвием и облила наши тела частичкой себя, что все вокруг, подобно голодным вампирам, завопили в унисон.

— ЕВА! ЕВА! ЕВА!

— Пошли все нахрен с дороги!

Держа Еву на руках, истекающую кровью, я орал на всех подряд. Это стадо стояло стеной и мне приходилось с усилием пробираться через толпу. Зачем она это сделала? Ее кровь до сих пор капала с моего лица.

— Прочь с дороги, сволочи! Звоните в скорую!

Но им всем было плевать. Казалось, что здравый смысл покинул их бренные тела. Осталось только похоть и жажда смерти. Скорее всего, никто из них так и не вмешался бы. Все с большим восторгом просто стояли и смотрели на то, как человек умирает.

Когда Ева обрызгала кровью лица своих прихожан, они все как с ума посходили. Начали размазывать по телу красную жидкость. Упиваться ею. Действительно, Еве удалось воспитать целое полчище больных извращенцев.

Влетев в коридор, я увидел испуганное лицо Лизы. Девочка-кукла подбежала ко мне и с ужасом посмотрела на окровавленные руки Евы.

— Что случилось?

— Скорую! Вызывай скорую!

И лишь одна Ева казалась полностью отреченной от мира. Она смотрела мне в лицо, не отрывая взгляда. Что ее так удивило? Спокойная, безмятежная, умиротворенная, она разглядывала меня, будто видит впервые.