Джоуи Грасеффа - Элиты Эдема [litres]

– Я никогда никому не хотела причинять боль, – сдавленно говорит Перл. – У меня не было выбора.

– Не смей повторять это снова! – кричу я. – Я знаю, что ты была напугана, беспомощна, но у тебя был выбор. Выбор есть всегда. Иногда он означает, что пострадать надо тебе, чтобы не пострадал другой. Иногда он означает, что ты расстанешься с жизнью, чтобы выжил другой. Но у тебя всегда есть возможность сделать правильный выбор, даже если это трудно.

Она пристыженно опускает голову.

– Мне очень жаль.

Сожаления сейчас неуместны, думаю я. Откуда-то издалека я слышу еще один приглушенный грохот и чувствую, как подо мной зашатались камни. Рискованно позволять Перл уходить, но так нужно. Я надеюсь, что если кому-то придется расплачиваться за мой выбор, то только мне, а не остальным вторым детям. Я развязываю ей руки и ноги и помогаю встать на ноги.

Перл остается верной себе, и даже в таких суровых обстоятельствах, на волосок от смерти, первое, что она делает, когда ее руки свободны, приглаживает брови, щиплет щеки, чтобы придать им цвет, и убирает прилипший волос с лица. Не важно, умирает она или живет, для нее главное, что при этом она должна быть неотразимой. Я почти улыбаюсь от мысли, что кто-то настолько пустой и никчемный может быть одновременно таким неповторимо жестоким. Она слабая, и в этом все. Она жертва обстоятельств.

Затем я замечаю ее сережки. Она по-прежнему носит те, что шеф Эллена дала ей. Маленькие многогранные изумруды, размером с капельку – не настоящие, конечно же, но их грани сверкают куда ярче, чем настоящие. Внутри них вспыхивает искорка каждый раз, когда она поворачивает голову. Какой же дурой я была! Перл поклоняется моде и никогда не надевает одно и то же дважды, она меняет украшения по три раза за день. И все же, с того дня, как шеф дала ей их, она не снимала эти сережки ни разу.

И сейчас эти кристаллы не просто сияют, отражая свет. Они нежно пульсируют в медленном ритме. Я неожиданно все понимаю.

– Эти сережки. Они от шефа. Она сказала, чтобы ты носила их не снимая?

Перл прикасается к ним и кивает, неуверенно улыбаясь, словно она услышала комплимент. Но меня больше не одурачишь.

– Ну, Перл. Ты прекрасная актриса. Ты убедила меня, что ты просто невинная жертва. Когда на самом деле ты хитроумная гадина, которая с радостью подчинялась любому приказу Центра.

Мой голос такой спокойный, что она не сразу чувствует угрозу.

– Эти сережки – это маячки?

Перл кивает, и пытается отойти, но спиной упирается в стол для пыток. Дальше идти некуда. Еще один взрыв сотрясает пещеру, но ненависть к Перл – единственное, о чем я могу сейчас думать. Именно она виновна во всех кошмарных событиях, которые произошли со мной.

Я хватаю ее за отворот платья, нежная ткань ее роскошной, непрактичной одежды для внутренних кругов рвется от моего грубого прикосновения.

– Ты знала о той пытке, которой меня подвергли! – кричу я ей в лицо. Если не эти сережки-маячки, то я бы усомнилась, увидев удивление на ее лице. Но я знаю, как хорошо Перл умеет притворяться и манипулировать людьми. Меня больше не обманешь.

Я трясу ее и кричу:

– Я была подопытным кроликом! Они привязали меня и проникли в мой мозг !

– Я не знала… – пытается возразить она, но я отталкиваю ее к столу. Она падает, и я забираюсь сверху, оседлав ее. Она извивается, но не пытается ударить меня в ответ. Мне все равно. Вся ярость, которая копилась во мне годами, прорывается наружу. Мне кажется, что она виновна во всем – она и ей подобные. Богатые, избалованные, беззаботные первые дети, которые считают, что они правят Эдемом, которые презирают всех несчастных, родившихся иными или бедными. Или вторыми.

Я поднимаю ее за воротник и кричу:

– Ты помогла им забрать все, что у меня было, все, чем была я!

Я вспоминаю маму, которую застрелил зеленорубашченик, когда она пыталась сделать мою жизнь лучше. И в этом тоже есть вина Перл.

– Они превратили меня в другого человека, и ты с ними заодно. Ты не сказала мне, что я на самом деле не Ярроу. Ты не пыталась помочь мне. Не лей эти притворные слезы, я больше не куплюсь на это. Слишком поздно!

Я бью ее головой об пол, и она стонет.

– Сейчас я знаю, кто я! Они украли мою личность, скрыли мои воспоминания, дали мне новые, пытались заставить меня поверить, что я Ярроу. Но я не она, ты слышишь?!

Я снова ударяю ее.

– Я Рауэн!

Внезапно Лэчлэн возвращается в комнату. Он бросает на нас быстрый взгляд и потом оттаскивает меня от нее. Я продолжаю орать на нее.

– Это ты! Ты помогла им сломать меня! Ты помогла им связать меня, втыкать иглы мне в глаза! Они пробрались в мой мозг и заставили меня делать то, чего я бы никогда не сделала. Из-за тебя я потеряла себя!

Морщась от боли, Перл встает на колени. Она с недоумением смотрит на меня, пока я трепещу в руках Лэчлэна.

– Кто такая Рауэн? – спрашивает она, и это приводит меня в чувство.

– Я! – говорю я, стараясь высвободиться от Лэчлэна, но не сразу продолжаю наступление. – Я второй ребенок. Ты видишь мои глаза? Широко открываю их, чтобы она видела один калейдоскопический глаз, а другой – ровный, серый и слепой. – Они заставили меня забыть, кто я. Они превратили меня в кого-то, кем я не хотела быть.

– Но… зачем? – спрашивает она. Я пожимаю плечами, и прежде чем успеваю сказать что-то, она спрашивает напуганным дрожащим голосом:

– Они могут это сделать с любым?

Лэчлэн останавливает нас.

– Нет времени. Нас атакуют. Сквозь лабиринт сюда попадает туча зеленорубашечников. Эти взрывы, которые вы слышали… Они не могли найти путь и поэтому просто взрывом проделали себе новый проход. Нам надо отвести детей в безопасное место.

С этой минуты Перл для меня ничего не значит. Я иду к выходу вслед за Лэчлэном. Когда я добираюсь до двери, Перл окликает меня:

– А как же я?

Я смотрю на нее достаточно долго, чтобы она прочувствовала мой ненавидящий взгляд. – Это твои люди. Ты позвала их сюда. Тебе не о чем беспокоиться.

Я отворачиваюсь и потом бросаю через плечо:

– Конечно, если у Флинта не выдастся свободная минутка, чтобы заскочить к тебе.

В кристальной пещере под деревом царит хаос. Зеленорубашечники, похоже, сюда еще не добрались, но наши люди бегают с оружием, пытаясь сгруппироваться. Я вижу, что их навыки совсем не годятся для настоящего наступления. Люди должны точно знать, какую позицию занять, но, когда они спасают своих близких, все происходит по-другому. Люди, вместо того чтобы занять свои позиции, медлят, чтобы убедиться, что их друзья в безопасности. Старшие спорят, что они должны держать оборону, а молодежь должна уйти в безопасное место. Подростки упрямо пытаются сыграть куда более опасные роли.

А маленькие дети кажутся растерянными.