Йен Макдональд - Волчья Луна [litres]

Уголок рта Денни Маккензи вздрагивает.

– Да будет так.

Его каблуки стучат по каменным плитам, когда он уходит. Он мог бы пойти напрямик, через педантичные круги и скульптурные волны песка. Дзенское дерьмо. Но это было бы мелочно. Он покорно следует тропе. Золотые цифры на чибе делаются зелеными. Он дышит – пока что. Ему нужен кислород, только чтобы уехать из Хэдли.

За пределами каменного сада в коридоре выстроились джакару. Пов-скафы, рабочая одежда, спортивная одежда, классические леггинсы и толстовки. Ни намека на ретро 1980-х. Это рабочий люд. Денни Маккензи не смотрит по сторонам, когда идет меж рядами рубак. Когда он проходит мимо, они касаются лба костяшками пальцев, приветствуя его. Позади нарастает волна аплодисментов, несет его вперед.

Он крепко сжимает левый кулак.

Он едва заметно кивает, когда поворачивается в лифте, и дверь закрывается.

На станции ждет билет. Первый класс. Его чиб все еще зеленый. Он знает, кто за это заплатил. Он занимает свое место в обзорном вагоне. Когда поезд выезжает из туннеля, он поворачивается к Хэдли. Смотрит на огромную пирамиду, пока от нее не остается лишь вершина, полыхающая светом десяти тысяч солнц. Потом и это исчезает за горизонтом.

В ране на его левой руке по-прежнему никаких чувств.

Осколок, шелуха, тонкий, как иголка, обрывок земного света виднеется за окном поезда. Робсон свернулся клубочком на сиденье, рот открыт, течет струйка слюны – он крепко спит. Сон – великий транспорт исцеления, на котором можно одолеть огромные расстояния, обновляясь и восстанавливаясь. Вагнер не может заснуть, но не волчий свет заставляет его бодрствовать. Он обратил последние остатки своей темной сосредоточенности на новости, лунные и земные, на комментаторов, аналитиков, политические форумы и хроники. Он начинает понимать, что произошло, пока они с Зехрой совершали хиджру через Море Спокойствия, над чем его брат работал восемнадцать месяцев, миновавших после падения «Корта Элиу», уничтожения Боа-Виста, начала ссылки Вагнера и того мига, когда два мира поверили, что Лукас Корта умер.

Он видит: войны, что привели Корта и Воронцовых к власти – это простые стычки по сравнению с битвами, которые сотрясут Луну в будущем до ее холодного сердца. Битвами философий и политик, семей и привилегий, власти и династий, права и свободы, прошлого и будущего.

Умному волку пора залечь в логово.

Тридцать минут до узловой станции Ипатия, пересадки на местный челнок до Теофила – до Анелизы.

Робсон переворачивается во сне. Тихо вскрикивает, прислоняется к Вагнеру. Вагнер обнимает мальчика. Он такой худой и острый, нет в нем мягкости и округлости. Робсон глубже зарывается в тепло тела Вагнера, и Вагнер, опустив сиденье и откинувшись на спинку, смотрит на узенькую, предательскую Землю. Прижимается щекой к волосам Робсона. Эвкалипт, ментол. Можжевельник. Бергамот, сандаловое дерево, ладан. И Вагнер Корта понимает, что уснуть все же не так трудно.

Захваты со щелчком смыкаются вокруг моту. Леди Сунь хватается за ручку, и в один миг они с Дариусом поднимаются на десятки метров, быстро взбираясь по стене башни. Лесистый пол Царицы Южной уходит вниз, и спустя несколько секунд они уже на высоте в сотни метров. Дариус смотрит сквозь прозрачный пузырь на множество башен Царицы Южной, соединяющих основание города с его же крышей. После строгих горизонталей «Горнила» и лабиринта светотеней во Дворце вечного света вертикальный мир завораживает. Дариус прижимает руку к пузырю. Вот они на высоте в километр, вот – полтора километра. Лифт замедляется и опускает моту на сотом уровне. Маленькое такси само едет по выступу вдоль края. Ограждения нет.

– Здесь?

Моту паркуется перед непритязательной рулонной дверью промышленного вида, без какой-нибудь идентифицирующей метки, физической или виртуальной. Кто помещает склад на сотом уровне башни Цзянь Мао?

– Здесь, – говорит Леди Сунь и ждет, чтобы Дариус протянул ей руку и помог выйти из машины. Он это и делает, быстро и без лишних просьб. Невысокий мужчина с оливковой кожей и аккуратно подстриженной бородкой выходит из служебной двери поменьше размером внутри больших рулонных ворот. Дариус подмечает его платье. Аккуратное, классическое, прекрасного кроя. Ему требуется всего три шага, чтобы подойти к посетителям, но эти шаги продуманы, достойны и экономны, как у танцора.

– Леди Сунь. – Он целует руку пожилой дамы.

– Мариану.

Щеголеватый мужчина кланяется. Дариус пожимает протянутую руку, чувствуя хватку и тугие мышцы. Улыбается.

– А он осторожный.

– Похвальная черта для Маккензи, – говорит Леди Сунь. – Вам будет над чем работать и из чего лепить.

– Что здесь происходит? – спрашивает Дариус. Он на сотом уровне, на неохраняемой дороге. Немного путей для побега. – Кто этот человек?

– Здесь, мой дорогой, творит свое медленное и уверенное дело злоба, – говорит Леди Сунь. – Корта меня унизили. Я такого не потерплю. Ответное унижение – это не равноценная месть. Мне нужно оружие, которое вырежет из них трепыхающееся сердце, прижжет рану, потом отнимет их надежду, их наследие и сотрет их из истории. Я хочу, чтобы они увидели, как их дети умирают и род обрывается. Я хочу, чтобы ты стал моим оружием, Дариус. На это потребуется время, может быть, больше, чем мне отпущено, но меня успокоит знание того, что после моей смерти моя месть их настигнет. Некоторым людям трудно произнести это слово: месть. Оно кажется им театральным, манерным. Мелодраматичным. Вовсе нет. Их языки слишком мягки для него. Возьми это слово. Попробуй его.

Элегантный мужчина склоняет голову перед Леди Сунь.

– Меня зовут Мариану Габриэль Демария, и я директор этого заведения. Я буду лично отвечать за ваше образование, обучение и умение держать себя, Дариус. Здесь мы делаем оружие. Добро пожаловать в Школу Семи Колоколов.

Никто не хочет заговорить первым, но кто-то должен заговорить, ведь ситуация странная – пять чужаков заперты вместе в герметичной капсуле, которая летит свободно, оторвавшись от конца космического кабеля.

Сперва смешки. Угрызения совести выживших. «У нас получилось!» (пусть даже они прибыли тем же способом, пусть даже десятки людей путешествуют «лунной петлей» каждый день). Потом вопросы. «Ты в порядке? Я в порядке, а ты? Все в порядке? Ничего себе поездочка. А как там Оксана? В порядке?»

Марина? Марина?

– Я в порядке, – шепчет она. Она не в порядке, и не будет. Ничего уже не будет в порядке. Она потеряла единственного человека, которого когда-либо любила и который – осознание приходит, непоколебимое, как небосвод, пока капсула движется по орбите навстречу огромному Воронцовскому циклеру – когда-либо любил ее.