Йен Макдональд - Волчья Луна [litres]

– Мы должны понимать, кому можно доверять. Я буду действовать осторожно и правильно. Ошибки не будет.

– Благодарю тебя, Чжиюань. – Леди Сунь опять складывает руки. Мех ее капюшона густо покрыт инеем. – Хватит этого ледяного ада. Отведи меня туда, где можно выпить хороший стакан теплого чая.

«Это фантастическая возможность».

Это правда. Абсолютная истина. Как же могло случиться так, что величайшая истина звучит как самая никчемная ложь?

«У меня есть шанс – один шанс, Лука – учиться в „Кабошоне“».

И он скажет – «Кабошон»? И ей придется еще раз объяснить, что это главный политический коллоквиум, работающий над альтернативными моделями лунного управления. А он скажет: «Чего?», – и все сделается тупым, размытым. Резать надо быстро, четко и чисто.

«Один год. Звучит как вечность, но это не так. И это всего лишь Меридиан, туда час на поезде. Один год – это еще не конец».

Но это конец. Отношения и коллоквиум несовместимы, как говорят все ее друзья. Никогда такого не было и не будет. Порви с ним. Он может пойти со мной. Руки взлетают в ужасе. Ты сошла с ума? Это еще хуже. Он будет таскаться за тобой по всем политическим салонам и коктейльным вечеринкам, и в какой-то момент ты заметишь его краем глаза и на мгновение увидишь не Лукасинью Корту, ты увидишь питомца; а потом тебе станет за него стыдно, а потом ты перестанешь его приглашать, а потом – его больше не будет волновать то, что ты его не пригласила.

Так что все должно быть кончено, и все. Решено. Возникает следующий вопрос: как сказать ему, что все кончено?

Фамильяр, говорят ее друзья. Это современный способ. Я не могу так поступить. Он заслуживает лучшего. Заслуживает лучшего? У него скверный характер, он надоедлив, у него нет амбиций, нет самоуважения, и он трахнет все, у чего есть пульс – так оно и есть, – а хороший секс и выпечка, которая будет получше секса, не возмещают всего этого. И она говорит: да, еще он бесит, он тщеславен, банален, скучен, требователен, бесчувственен и эмоционально безграмотен. И он страдает, страдает, страдает. Он пострадал сильней, чем кто бы то ни было из ее знакомых, глубже. У него шрамы до костей. Он нуждается в ней. Она не хочет, чтобы в ней так нуждались. Она не хочет иметь человека, который от нее зависит. Нельзя, чтобы твоя жизнь принадлежала кому-то еще.

Когда малюсенький пакет был доставлен ей в руки, привезен БАЛТРАНом из Меридиана, когда она нашла внутри две половины серьги, она созвала совет своей абусуа. Они не колебались. Металл был контрактом. Она вернула его Лукасинью, и тот, не задумываясь, снова надел серьгу, хотя магия и исчерпала себя. Он все еще ее носит. Когда он раздражает ее, когда она ненавидит его, она думает, что он носит эту штуковину, чтобы напомнить ей, что она должна ему за своего брата Коджо. Что она всегда будет ему должна. Что лишь он может решить, выплачен долг или нет. Это маленький титановый крючок в ее свободе… Она хочет крикнуть: «Это наш долг, а не мой».

Она ненавидит его сейчас. Потом она видит его глаза; эти Суньские скулы; эти пухлые, красивые мальчишеские губы. Его важный вид, его хитрая улыбка, которая скрывает и отображает столько страхов.

«Он может читать?» – спрашивает она своего фамильяра. Открытка, письменное сообщение, которое будет личным, но сохранит необходимую дистанцию.

«На уровне шестилетнего ребенка», – отвечает ее фамильяр.

Ну чему мадриньи Корта учат их детей?..

Значит, никакого письма, никакого «иди ты на хрен» от фамильяра к фамильяру. Все будет лицом к лицу. Она боится этого, она уже запустила сценарий в своем воображении. Он неверный, он надоедливый, он раздражает ее больше, чем кто-либо, но она обязана ему хотя бы этим.

«Забронируй мне столик в „Святом Иосифе“», – приказывает она. Местечко шикарное и нейтральное, и достаточно далекое от ее социальной орбиты, чтобы там не оказался кто-то из друзей.

Она будет скучать по пирогам.

Бар в поезде отказывается его обслуживать. Сперва он этого не принимает. Бар вежлив, но настойчив. Тогда он кричит: «Ты знаешь, кто я?» Бар знает, но железнодорожные бары не делают послаблений обладателям особого социального статуса. В конце концов он бьет машину так, что на приборной панели появляется трещина. Бар извещает о причинении ущерба и готовит небольшой иск.

«Я думаю, тебе стоит вернуться на свое место, – говорит Цзиньцзи. – Пассажиры пялятся».

– Я хочу еще выпить.

«Я бы не советовал. Уровень алкоголя в твоей крови составляет двести миллиграммов на сто миллиметров крови».

Он отказывается из мелочного неповиновения, но бросать вызов фамильяру – никчемный бунт. На обратном пути к своему месту он сверлит взглядом любого, кто осмеливается на зрительный контакт.

Это третий день запоя Лукасинью. В первый день были химические вещества. Дюжина притонов, вдвое больше наркотических диджеев. Его разум, его эмоции, его чувства мотало от высокого к низкому, от выхода к входу; цвета и звуки расширялись и сокращались. Препараты и секс: вооружившись мешком эротических штучек, он пошел в Змеиный Дом, где жил Аделайя Оладеле, мастер контролируемого оргазма, и в дом милых мальчиков, которые встретили его мешок сексуального кайфа, как будто наступил Фестиваль ямса [17] Фестиваль ямса – праздник урожая у народа игбо. .

Тетя Лусика звонила ему, писала сообщения, умоляла вернуться домой, пока он не отключил Цзиньцзи и не заперся в пузыре тел, пота и спермы. Выйти самому из зоны доступа было единственным способом, который не дал ему устроить Абене бомбардировку оскорблениями в социальной сети. На второй день, все еще не в себе после десяти приходов от десяти разных веществ, он взял оставшееся в мешке с подарками и пошел к Коджо Асамоа. Коджо сделал ему чай, уложил в постель, завернулся вокруг Лукасинью, пока они делили последние фармацевтические лакомства, и отбился от всех вопросов о том, почему его сестра уехала в Меридиан, почему она так мало думает о Лукасинью, чтобы остаться, почему никто и никогда с ним не остается. К утру Лукасинью ушел. Коджо испытал облегчение. Он был в ужасе от того, что пришлось отсасывать у Лукасинью всю ночь.

На третий день Лукасинью отправился пить. Тве был экосистемой крошечных забегаловок с выпивкой – от соломенных лачуг до баров у бассейна и нор, высеченных в старой скале, таких маленьких, что посетители располагались в них как дольки мандарина. Лукасинью был не из выпивох. Он не знал, что существует стратегия ухода в запой, так что пил быстро, свободно и все подряд. Он пил спиртные напитки и прочее, не изготовленное с помощью принтеров; напитки ручной работы, банановое пиво и пиво из ямса, тыквенное пиво; коктейли Тве, которые отличались от всего остального на Луне. Он был ужасным пьянчугой, любителем. Он надоедал людям. Он не договаривал предложения. Он стоял слишком близко. Он снимал одежду, находясь в компании. Дважды его стошнило. Он не знал, что от алкоголя такое бывает. Он заснул, упал на потенциального любовника и проснулся с головной болью, которая совершенно точно должна была его убить – он в этом не сомневался, пока Цзиньцзи в офлайн-режиме не сообщил ему, что все дело в обезвоживании и литр воды улучшит ситуацию.