Павел Парфин - Юродивый Эрос [СИ]

— Какой нахал! Какой неотразимый нахал! Ах, мой мальчик!..

— Давай, давай вали, тетя!

Женщине не повезло — ей отказали в любви и месте в уютном такси. Троица рассмеялась ей вслед — беззлобно, просто потому что было смешно. Ехидно смеялся лишь таксист. Еще бы: он умудрился взять с пассажирки плату наперед…

Когда подъехали к дому Эроса, таксист выбил счет. На нем вместо чисел были стихи.

— Ну как? — робко спросил он.

— Уже лучше. Гораздо лучше, — Ален кивнула, даже не коснувшись взглядом стихов. И вдруг едва не взмолилась. — Но ради Бога, нам сейчас не до них!

Застали Эроса дома. Свернувшись калачиком, прижавшись спиной к машине-аквариуму, он спал, безмятежно посапывая, как ребенок. Правда, все в том же жутком, вонючем рубище.

— О Господи, Эрос! — у Ален вновь случилась истерика, но девушка быстро взяла себя в руки. На удивление, быстро. Зато растерялся Кондрат.

— Может, это не он… — неуверенно пробормотал он.

— Как не он?.. Он! — не понял Палермо.

— Может, это не он был там… у «Каравая»? — медленно закончил мысль Кондрат.

— Вот что я вам скажу: идите! Я сама им займусь! — решительно заявила Ален. И поспешила выпроводить ребят. В ответ парни недоуменно пожали плечами, пропустили ее вперед, вовремя поддержанную, укрепленную новой верой — в свои силы и звезду Эроса.

Затворив за ними дверь, девушка вернулась в комнатку Эроса. Ножницами разрезала лохмотья, осторожно сняла их со спящего любимого. Набрав в таз теплой воды, принялась губкой обмывать истерзанное тело. Где же он успел так исцарапать, изодрать его?.. Неожиданно врезала кулаком ему по спине:

— Кретин, что ж ты наделал?!

Рыдая в голос, по-бабьи голося, прижалась разгоряченным лбом к плечу Эроса. Тот даже не шелохнулся — ни от удара, ни от прикосновения. Продолжал посапывать, как ребенок. Закрыв руками лицо, Ален выскочила из комнаты.

— …Вредный сайт. Я чувствую его силу. Надо держаться от него подальше, — заключил Гапон, встав в метре от включенного монитора. Угрожающе-черный, он едва заметно искрился, подобно глыбе угля, вынутой на белый свет… Незамеченными хлопцы тихонько вернулись. Теперь Кондрат с безопасного расстояния наблюдал монитор, не решаясь подойти ближе. Тяжко, как старичок, вздохнул:

— Это ловушка для духа.

— Почему ловушка? — Палермо с некоторым испугом глядел на приятеля.

— Не знаю. Думаю, даже хуже: черная дыра, через которую Сеть поглощает наше эго.

— Что ж тут такого? — Палермо бессознательно тронул левый висок. — Ты ж сам призывал избавляться от эго.

— Не от эго, а от рефлексов и скороспелых желаний. Они — мусор нашего сознания. А мое эго, хм, мне еще пригодится.

— А Эросу? — вдруг спросил Палермо, не отводя глаз от спящего, словно боясь, что иначе тот исчезнет, растворится в собственном сне.

— Эросу?.. — Кондрат с едва скрываемой неприязнью посмотрел на неподвижного товарища. — О сонных, как и о мертвых, плохо не говорят… Пожалуй, ему уже ничем не поможешь. Вишь, как спит… блаженный шут.

— Юродивый, — машинально поправил Палермо.

— А ты откуда знаешь? — удивился Кондрат.

— Знаю. Пойдем отсюда. Оставим их вдвоем. Ален, ты останешься с Эросом?

Ален встала за его спиной. Никто не слышал, как она вошла.

— Да, — девушка кивнула и отчего-то покраснела. В тот же миг Кондрат резко обернулся, никак не предполагая, что Ален слышит их разговор. С неведомым доселе ужасом, благоговейным, проникнутым робким восхищением, он уставился на ее заметно поалевшее лицо. «Ради Бога, прости», — прошептал. В душе одной прошептал…

— … А вечером я сменю тебя, — шепотом предложил Палермо.

— Не надо, — Ален улыбнулась. Она снова была бледна. Бесподобно бледна! — Не стоит, Палермо. Я буду с ним.

— Сколько — вечность? — криво усмехнулся Кондрат. Ему было не по себе. Теперь он горел одним-единственным желанием — поскорее уйти.

— Вечность… А может, до самой смерти, — эхом доносится голос Ален.

Ни разу не обернувшись, ребята ушли. Закрыв за ними, Ален тихонько легла рядом с Эросом, незаметно для себя задремала. Во сне она увидела свет…

Он не знал, как долго проспал. Когда очнулся, не посмотрел на часы, а когда заснул — так тем более… Единственное, что его привлекло в момент пробуждения, заставило инстинктивно замедлить неукротимый бег к намеченной цели, была она — единственная. Пробудившись, он не узнал ее. Сон застиг ее в соблазнительной позе: своевольно уложил на мягком паласе, раскинул в стороны ее обнаженные руки, небрежно рассыпал волосы цвета пшеницы, залитой лунным светом, лег безответным поцелуем на спящих губах, фривольно задрал тесный топик, оголив плоский девичий живот и краешек юной груди…

— Какая красивая девушка!.. Спит… Но мне не до сна.

Вскочив бодро на ноги, устремился к компьютеру. Словно узнав старого товарища, черный экран замерцал ярче… Вдруг, подобно рубцу или морщине, ослепительная полоса пересекла его по диагонали сверху вниз!

…Вместе с моими передними зубами выпал первый снег. Как-то сразу, почти в один миг, наступили вдруг стужа и разочарование — холод души неимоверный. Неприкаянный, я брожу по древнему городу, засунув руки под мышки, пытаясь не отпускать на волю последнее тепло. Но многошвейные лоскуты, вдоль и поперек изодранные лохмотья, подобно папиросной бумаге, бессильны согреть меня. Я плетусь, едва передвигая окоченевшими, несгибающимися босыми ногами, и от отчаянья то скулю, будто бездомный пес, то бормочу нечленораздельное: а-а-а!.. Как вдруг слышу над своей головой, где давно уж не тает иней, голос твердый и обнадеживающий. Я не спутаю его ни с каким другим!

— «И я сказал: а-а-а, Господи! Я, как дитя, не умею говорить. Но Господь сказал мне: не говори „я дитя“, иди, куда Я пошлю, и говори все, что прикажу», — вовремя вспоминает слова пророка шут Пепи. От его голоса на душе сразу становится теплей, и даже ноги и руки, кажется, не так сводит от холода.

Я вижу впереди золотое свечение, чей-то прекрасный лик… Иль то зимнее солнце садится за город? На какой-то миг испугавшись, тревожно вглядываюсь — от озноба взор мой скачет, как прицел у перевозбужденного стрелка. Нет, то не закатное солнце манит меня сквозь студеное марево. Ведь светило умирает на западе, а золотое видение явилось мне с востока… Упоенно повторяя Его имя, направляю вконец одеревеневшие стопы навстречу чудному свету. С нетерпением жду избавления… Вдруг, оступившись, по пояс проваливаюсь в зимний пух — ров, полный чистого снега. И снова слышу голос Пепи:

— Он ждет тебя. Но прежде очистись от грязи мирской…

Скинув с себя остатки рубища, жадными пригоршнями хватая снег, я тру, тру, тру свое тело. Я снова его люблю…