Кирилл Фокин - Лучи уходят за горизонт

Она закрыла глаза, слушая шум прилива, неровный шелест пальмовых листьев, биение сердца Нам Ена — она чувствовала его, положив ему руку на грудь, и удары, разносящие кровь по телу, вдыхали жизнь и в её тело, двигали и её кровь. Его тёплое дыхание щекотало её верхнюю губу. Где-то справа пищали комары, но влюблённые были для них менее удобной мишенью, чем потные любители выпить у бара неподалёку.

Они разомкнули губы, но по-прежнему крепко держались за руки. Они лежали и молчали друг у друга в объятиях, и смотрели на золотящееся закатом море, и молчали, и облака плыли по небу, и жужжали москиты, охотясь за их кровью, а они молчали, и каждый думал о своём, и мир был создан только для них двоих.

Элизабет опасалась, что НБ-программирование лишит её способности чувствовать, на смену эмоциям придёт вечно холодный, рациональный разум, как её убеждала Сеть, убеждали друзья, как было написано в сопроводительном буклете…

Электрические сигналы проникли в её мозг, перестроили нейронные связи, и она стала другой — это произошло не сразу, и поначалу ей даже казалось, что это лишь эффект плацебо. Потом поняла, что ошиблась — когда смогла засыпать и просыпаться по команде. Пробудившись утром, она без малейших трудностей включалась в новый день, её концентрация улучшилась, а память позволила держать в уме всё, что она хотела, с лёгкостью выуживая самые мелкие крупицы информации, вроде прочитанного когда-то в какой-то книге факта. Её тело отныне принадлежало ей — и только теперь она поняла, как часто раньше оно её подводило. Теперь ей словно открыли дверь в главный пункт управления глубоко в голове, и малейшее движение мысли, эмоциональное состояние, мышечное напряжение — всё оказалось под её прямым контролем.

А самое главное — ОН больше не приходил. Пурпурный цвет перестал вызывать у Элизабет чувство отвращения и страха: галлюцинаций больше не было, и она перестала ЕГО бояться. Неприятнее всего было признаться самой себе, осознать, что вся её предыдущая жизнь прошла в страхе. Она обманывала себя, она лгала окружающим, а Пурпурный Человек всегда маячил у неё за спиной. Он не исчез и не растворился — воспоминания о том подвале были ярче, чем когда-либо раньше, но теперь Элизабет взирала на них отстранённо, как будто это случилось не с ней, а с кем-то другим. Теперь ей было не страшно погружаться в глубины памяти; ассоциации пропали, и Элизабет впервые в жизни смогла трезво оценить свою биографию и понять, что Пурпурный Человек, хоть и забрал у неё три года жизни, но взамен… дал ей кое-что другое.

Кое-что, навсегда отделившее Элизабет от окружающих; кое-что, что не дано понять никому, кроме неё, и никакое НБ-программирование не способно восполнить недостаток этого тайного знания. Опыта безжалостности мира, крупицы настоящего цинизма, искусства называть вещи своими именами, которое она в себе взрастила.

Это была она сама? Или влияние процедуры?

Она не знала. Но больше всего боялась, что это состояние пройдёт, и ОН вернётся. Она понимала, что это практически невозможно, но человеческая психика так хрупка и так непонятна, что даже всемогущий Стивен Голд не может до конца разобраться в хитросплетениях человеческого сознания, не способен определить, откуда приходит Болезнь и как её излечить…

Но она не собиралась оставлять ЕМУ ни единого шанса. Единственное, от чего НБп лечит всех и на сто процентов, — это недостаток решимости. Горсть синих таблеток, которую она положила в контейнер для лекарств и теперь всегда носила с собой, — вот её запасной план, вот её путь отхода. Лучше умереть от своей руки, чем вновь испытать ужас ЕГО явления, снова жить в этом безумном страхе… Отсечь эмоциональную связь с прошлым, понимала она, значит сделать последний шаг в мир «новых людей». Останется ли она после этого собой? Глупый вопрос, каким не пристало задаваться «великой Элизабет Арлетт, женщине, которая излечит Болезнь»…

Но эта женщина влюбилась, и её голову вскружили страсть и глубочайшие, оставляющие шрамы на душе чувства — атавизм, от которого она, как и все остальные «новые люди», могла отказаться. Могла, но не хотела.

Она уже испытывала подобное, давно, в другой жизни: думала о нём беспрерывно, даже во сне; воображала его рядом с собой, понимала с полуслова, с полувзгляда; боготворила, держа за руку. Алексей Туров спас её в Пхеньяне и так трагически и скоропостижно умер от Болезни — она проходила всё это с ним, она уже видела однажды мир так ярко, как сейчас, но не представляла, что после НБп ей случится вновь это испытать…

Нам Ен — отстранённый, пришедший из другого измерения, сын легендарного Нам Туена — осветил её жизнь, как когда-то Алексей, как давным-давно пробудил её от мрака и первобытной жестокости несчастный Капила, худенькую шейку которого сломали руки Пурпурного Человека. Нам Ен стал новым смыслом её жизни — и какая ирония, думала она, в том, что его отец стал её судьбой десятью годами ранее.

— Мне надо позвонить отцу, — сказал он, читая её мысли.

— У меня никогда не было отца, — отозвалась она снизу, открывая глаза.

Нам Ен погладил её по волосам и оставил ладонь на её голове, словно поместив её в ракушку. У него были тонкие длинные пальцы, и они почувствовали, как медленно, спокойно бьётся сердце Элизабет мягкими ударами височной вены.

— Ты уже включил? — спросила она.

— Нет ещё.

— Мне порой очень хочется, — призналась она. — Сила привычки?

— Когда слепой обретает способность видеть, ему трудно потом хотя бы один день прожить с закрытыми глазами.

— Слепой бы чувствовал себя беспомощным, — отозвалась она. — А я чувствую себя счастливой.

— Когда никого вокруг нет.

— Когда только я и ты.

— Я тоже счастлив, — сказал он. — Ты знаешь, как я счастлив.

— Знаю.

— Я буду вспоминать это, — кивнул он, — снова и снова, снова и снова.

— Знаю.

— И это, — рядом прожужжал москит и уселся на оголённое плечо Элизабет. Он провёл по гладкой коже пальцем, и москит улетел, а Нам Ен погладил её темнеющее в закатных лучах плечо. — Я тоже счастлив.

— Если бы ты был счастлив, — возразила Элизабет, — ты бы не улетел.

— Я счастлив, — повторил он, — и буду несчастлив, если останусь.

— Я знаю, — Элизабет прижалась к нему. Из бара в конце пляжа доносилась лёгкая музыка и беззаботный смех. — Позвони папе.

— Я не задержусь там больше, чем нужно, — сказал он и мысленно отдал приказ коммуникатору. Он вернулся в Сеть. — О, какой ужас. Как много всего.

— Угу, — промычала Элизабет, расплёскивая волосы по его груди.

— Тао? Это ты? — спросил Нам Ен. — Да, привет. Папа?..

Он замолчал.

— Да, спасибо. Спасибо. Скоро? Хорошо, конечно. Спасибо. Надеюсь тебя тоже увидеть. Да, им всем тоже привет, Тао. Жду.