Кирилл Фокин - Лучи уходят за горизонт

Лежала бы она сейчас рядом с ним, жадно глотая воздух, которым он дышит, считая секунды и теряя им счёт, если бы тогда, в Касабланке, при их первой встрече он не сказал: «Через полгода я улечу с Земли»? Если бы не узнала в нём черты его отца, великого Нам Туена, которого наконец-то увидит вживую, пожмёт руку, скажет слова, и он их услышит — через пару дней, провожая его сына в одиссею, она наконец-то с ним встретится?..

«Не знаю, — подумала Элизабет, — но это не важно. Я как будто во сне и знаю, когда проснусь, жду, не тороплю этот момент, но он настанет, настанет очень скоро…»

— Я горд тобой, — говорил Нам Ену его отец, — я горд тобой, сын. Те, кто будут прощаться с тобой, те, кто будет восторгаться твоим решением отправиться в путь, отказаться от жизни, как они её представляют, от нормальной жизни… Пожертвовать всем тем, что ты сейчас видишь вокруг себя… Они ведь просто не понимают, что ты ничем не жертвуешь. Они просто не знают, что ты обретёшь гораздо больше. Они не знают, что ты не собираешься совершать подвиг. Я такой же, как ты, сын. И я горжусь, что ты — такой же, как я. Прости их, когда они будут тобой восторгаться, недоумевая, как звёзды могут быть важнее семьи. Это часть твоей жизни, просто прими её, когда они будут восторгаться, и прости их. Я тобой горд, сын. Я тобой горд.

— Спасибо, папа, — ответил Нам Ен, и Элизабет заметила в его голосе тщательно скрытые знакомые нотки. Нотки скуки — той скуки, которая неизбежно сопровождала слова прошедших процедуру людей к тем, кого они любили, но кто интересовал их всё меньше и меньше; к тем, кто говорил разумные, банальные вещи, затянутые и понятные. Нам Ен старался выказать своё уважение отцу, и Нам Туен скорее всего ничего не заметил, но Элизабет заметила.

— Увидимся двадцать второго. Спасибо тебе за всё.

— Я счастлив, что ты мой сын, — сказал Нам Туен. — Я счастлив.

— Он счастлив, что я — его сын, — передал, отключившись от Сети, Нам Ен Элизабет.

— А я счастлива, что он — твой отец, — Элизабет потянулась к нему для поцелуя.

Потом, вслушиваясь в шелест волн, спросила:

— Быть сыном великого человека — тяжёлая ноша, не правда ли?

— Сказала мне дочь террориста, — усмехнулся тот. — Я сказал отцу, что хочу лететь, одиннадцать лет назад. Я сказал ему об этом первому. Ждал, что он скажет «нет», и тогда все мои дилеммы разрешатся. Я останусь за Земле и никогда не увижу Юпитер и Европу вблизи.

— Но он сказал «да»?

— Он сказал, что я не должен заводить семью, — ответил Нам Ен. — Мне было тогда тридцать два, я не был женат, я был влюблён, девушка хотела детей, а отец сказал мне, что я не должен заводить семью. Потому что, если я хочу лететь, ничто меня не остановит. И та, кто меня полюбит, и мои дети не должны из-за этого страдать.

— Он проецировал это на себя, — предположила Элизабет. — На свои десять лет без семьи.

— Я думаю, — покачал головой Нам Ен, — он был не прав. Если бы у него не было семьи и не было людей, которые его любили, он бы не нашёл в себе сил пережить те годы.

— Мир состоит не из страданий, — сказала Элизабет. — Твой отец слишком много потерял и потом обрёл опять, поэтому боится потерять снова. Он забыл, что мир состоит не из страданий.

— Я думаю, отец ошибался. Мне стоило завести семью. Мне стоило завести детей. Не потому, что это помогло бы мне в полёте — с психологическими проблемами, надеюсь, покончила процедура.

— Оставить что-то за спиной? — спросила она. — Оставить что-то после себя?

— Да, — кивнул он.

— Хотел бы, чтобы тебя ждали?

— Нет, — сказал Нам Ен. — Я просил тебя.

— Я говорю не про себя.

— Нет, — пожал он плечами. — Если я вернусь… Нет, не ждали… Жили, жили параллельно мне.

Он вдруг улыбнулся.

— Ради этого можно нарушить наше правило.

— Если ты хочешь.

— Если ты хочешь.

Она кивнула ему. Стемнело, море стало совсем чёрным. В нём отражались звёзды и огни прибрежных строений. Пора было прощаться с пляжем и собираться обратно на базу. Элизабет подумала, что легко принять эту идиллию за проекцию из Сети, что она бы не удивилась, если бы сейчас, встав, увидела перед глазами надпись: «СЕАНС ОКОНЧЕН». Но это был реальный мир и реальный миг, который больше никогда не повторится.

Служебный аэропорт при космодроме Вэньчана не принимал самолёты. Нам Туен приземлился в Мэйлане, на севере острова, и сразу направился по перекрытой для его кортежа дороге на юг. Из-за задержек, нараставших со Шри-Ланки как снежный ком, он опаздывал на пять часов. Запуск отложили, но о том, чтобы поговорить с сыном перед стартом, теперь не могло быть и речи.

— Ничего страшного. — Нам Туен вместе с Тао Гофэном, своим неизменным помощником и другом, усаживался в бронированную машину. — Всё, что нужно, я ему сказал.

— Не хочешь его увидеть? — спросил Тао.

— Надену электронные очки, — пожал плечами Нам Туен. — Разве это проблема?

— Твоя душа — потёмки, — заявил Тао. — Не представляю, что ты чувствуешь.

— Я уже расставался со своими детьми надолго.

— И это я привёл тебя к ним.

— Я помню.

— Ты был так на меня зол.

— Я зол до сих пор.

— Улетел бы твой сын к Юпитеру, не верни мы его в Китай?

— Да, — кивнул Нам Туен. — Поэтому я и не расстраиваюсь, Тао, зная, что он улетает надолго, что, возможно, больше не увижу его никогда. Он улетел бы в любом случае. Это его призвание.

— Не знаю, — сказал Тао. — Не хотел бы такого призвания своим детям.

— Поговори об этом с моей женой, — улыбнулся Нам Туен.

— Будешь произносить речь?

— Интересуются?

— До запуска.

— Нет.

— Интервью?

— Я здесь как отец, — напомнил Нам Туен. — В первую очередь я здесь как гордый отец.

— Он здесь как отец, — продублировал его слова Тао в коммуникатор. — Как гордый и счастливый отец. Да. Только умоляю вас, не спрашивайте, почему он счастлив, когда его сын улетает за сотни тысяч километров от Земли.

— Сотни миллионов, — поправил Нам Туен.

Тао отмахнулся.

— Сейчас транслируется обращение президента Цзи Киу… Нет, не нужно, спасибо. Господин Нам желает побыть наедине со своими мыслями… Да. Да. Спасибо. Извините, нет. Спасибо.

Пока Тао говорил, Нам Туен смотрел в окно. Кортеж уже выехал из городской зоны и нёсся по холмистой местности, среди пышных зелёных лесов. Вдоль дороги, на перекрытых развязках, стояли патрульные машины. Нам Туен открыл окно и вдохнул дикий лесной воздух.

«Я здесь, — подумал он, — я здесь и сейчас, моему сыну сорок три года, и он заходит в космический корабль, который отправит его туда, где никогда прежде не билось сердце человека, и там, среди бездушных звёзд, будет биться сердце моего сына, разгоняя по его телу МОЮ кровь, и МОЙ наследник, порождение МОЕЙ любви, будет там, на острие лезвия прогресса… Продолжая там мою жизнь, продолжая там жизнь всех нас, жизнь человечества…»