Кирилл Фокин - Лучи уходят за горизонт

На белой скатерти длинного стола его, как всегда, ждал скромный завтрак.

— Доброе утро, — приветствовал его адъютант, стоявший у дальней двери. — Как вы спали?

— Как обычно, — ответил генерал Ким и сел за стол. Он недовольно посмотрел на аккуратно выложенные справа от блюда таблетки и стакан воды.

— Почему сегодня без… — генерал задумался, — красных пилюль?

— Сегодня восьмое число, — напомнил адъютант.

— Ах, да, — сказал генерал Ким. Память начинала серьёзно его подводить. — Значит, первым я буду принимать врача?

— Так точно.

Генерал проглотил таблетки и запил их водой; затем принялся за столь же безвкусный завтрак. Он пил простую воду, ел рис на воде. Ничего сладкого, ничего вызывающего аппетит. Приём пищи, ничего больше. Просто пункт в графике, думал генерал Ким, пока адъютант зачитывал ему список предстоящих дел.

Когда палочки стали царапать дно плошки, генерал выскреб последние рисинки, допил графин минеральной воды, поднялся, на автомате выпрямил спину и пошёл к выходу из резиденции. Адъютант последовал за ним.

Их ждал чёрный бронированный лимузин и две армейские машины сопровождения. Генерал сам открыл себе дверь и забрался на заднее сиденье — когда он наклонился, спина отозвалась резкой болью, и генерал скривился, но вида не подал. Адъютант продолжал излагать план мероприятий, пока они ехали в центр Пхеньяна.

Сегодня предстоял торжественный парад в честь восьмидесятилетия победы над гитлеровской Германией; в городе уже висели портреты героев войны — Ким Ир Сена, Мао Цзэдуна, Ленина, Сталина и русского генерала Жукова, Карла Маркса и, в соответствии с приказом, его самого.

Генерал Ким Джэн Гак в свои семьдесят четыре года страдал от многих болезней, но психические расстройства среди них не значились. Он мыслил трезво, и только бесконечный прагматизм мышления заставлял его мириться с окружавшей его многие годы несправедливостью. Конечно, он не участвовал во Второй мировой войне; конечно, он никогда не побеждал Гитлера; конечно, он не знал Ким Ир Сена. Но его портрет ДОЛЖЕН находиться там, в одном ряду с ним. И его ДОЛЖНЫ окружать портреты Ким Чен Ира и даже сорванца Ким Чен Ына, этого толстого баловня и разгильдяя, чуть не угробившего оставленную ему отцом страну.

Спина опять уколола болью, и генерал взвился на кресле. Адъютант замолчал, поднимая глаза от бумаг на генерала. Тот кивком дал знак продолжать.

Старость, подумал генерал. Старость, которая приходит вместе с болью, депрессией и ежедневным ожиданием смерти. Он понимал, почему большинство сдаётся, не выдерживает и уходит. История знает немало примеров, когда нации погибали из-за бессилия вождей, из-за того, что вожди — те, кто должны быть крепче стали, те, кто должны своим примером внушать уверенность, стойкость и веру, — уставали и решались… уйти. Оставить свой пост. Переложить свой груз на плечи других.

Генерал боролся с этим искушением изо всех сил. «Я не такой, как они», — повторял он бессонными ночами, мучаясь от мигрени, подагры или от болей в спине; он скрипел зубами от боли, но сжимал пальцами одеяло и зажмуривал глаза, он терпел, не собираясь звать врачей или принимать обезболивающее. «Я не такой, как они, — повторял он, — и я никогда не сдамся. Я никогда не сдамся, я никогда не оставлю свой пост, я никогда не переложу свой груз на плечи других, я не стану разочарованием для своих преемников, я не стану разочарованием для потомков. Я не подведу тех, кто на меня надеется».

— Посмотрите, — адъютант протянул ему план трибун на площади Ким Ир Сена. Места первых трёх рядов, где должен был принимать парад сам генерал Ким, были размечены. — Это план рассадки. Вас всё устраивает?

— Да. — Генерал пробежался по надписям. Его племянника Ким Кён Тхэка посадили во второй ряд, прямо за генералом. — Нет. Посадите Кёна рядом со мной.

— Есть, — ответил адъютант, забирая у генерала план и делая пометку в своём блокноте.

— А где он сейчас? — спросил генерал Ким.

— Кён… — отозвался адъютант, — поехал на осмотр гостиницы Рюгён. Его пригласил Нам Туен.

— Дай мне план рассадки обратно, — потребовал генерал.

Адъютант повиновался, и генерал поискал на плане иероглифы с именем этого китайского агента. Не нашёл.

— Нам Туен не будет присутствовать на параде?

— Нет, насколько мне известно, — ответил адъютант. — Он отказался.

Племянник осматривает Рюгён вместе с китайским шпионом Нам Туеном… Последнее время они слишком часто общаются, отметил про себя генерал Ким, но, впрочем, ничего плохого в этом нет. Генералу нравился Нам Туен, хотя он никогда этого не показывал. Нам Туен был умным и самоуверенным человеком. Он предпочитал держаться в тени и, подобно самому генералу, не любил показуху. Это был жёсткий и жестокий, под стать генералу, человек, который десять лет провёл на островах Блонд и выжил. Генерал Ким это ценил. Он уважал его стремление сделать мир лучше, стремление, следуя которому, Нам Туен чуть не погиб, но остался себе верен.

Его преданность воодушевляла генерала. Он знал, что Нам Туен его ненавидит, но в то же время видел, что Нам Туен верен обещаниям, которые дал. Таких чистых людей трудно сегодня найти, думал генерал Ким, и его племяннику общение с этим бескомпромиссным исполнителем воли Пекина должно пойти на пользу. Генерал знал, как часто расходились воззрения самого Нам Туена, воззрения, за которые он сидел в тюрьме, с приказами, которые ему давал председатель Фань. Нам Туен делал выбор в пользу приказов, и генерал уважал его за это.

«Когда-нибудь, возможно, — думал генерал Ким, — когда меня уже не станет, в Корее наступит время для таких, как он».

Они приехали. Спустя четыре минуты генерал Ким уже поднимался по лестнице на второй этаж здания Центрального комитета Трудовой партии Кореи. Площадь имени Ким Ир Сена уже заполняли люди и красные флаги; Монумент идей чучхе на противоположном берегу Тэдонгана окрашивал пламенем факела проплывающие над городом тучи, а колонны пехоты и танки с бэтээрами, системы залпового огня и пусковые установки с ядерными ракетами, которыми генерал Ким лично приказал завершить парад, уже заползли в город и стояли, ожидая приказа.

Секретарь сообщил генералу, что в приёмной ожидает доктор Онода.

— Доктор Онода? — переспросил генерал, глядя на застывшего посередине его небольшого кабинета секретаря. Тот, вытягиваясь и показывая военную выправку, резко кивнул.

— Пусть войдёт, — сказал генерал. Секретарь поклонился и пропустил сквозь тяжёлые дубовые двери японца в тёмном костюме и с металлическим кейсом. В ухе у японца торчал коммуникатор, и генерал скривился. Возможно, стоит приказать охране не только проверять, но и отбирать технику у посетителей.