Фима Кибальчич - Пыльца в крови

Но девятка было особенным, заветным порогом в баккара.

Никита прикоснулся пальцем к красному сердечку пятерки, чуть надавил и потянул его на прямоугольник червовой девятки. Сердечко легко переползло с карты на карту, обращая тяжеловесную девятку в десятку, а значит, в ноль.

Картинки трансформировались на картах в соответствии с правилами баккара и волей игрока. Крестовый валет, и теперь червовые четверка и десятка. Десятка не играла, и в сумме получалось четыре.

Единица Стренберга была бита.

– Своя рука, – мрачно пробурчал Лещинский, сделавший в эту партию небольшую ставку на игрока.

Так называлась подобная комбинация, нечасто приносившая выигрыш, поскольку уменьшала значение первых двух полученных карт, которые и так были невелики, раз игрок заказывал третью.

– Я знала, ты все же выиграешь! – воскликнула Маргарет и легко коснулась губами его щеки.

Ларский смотрел на карты, все еще прокручивая в голове бессвязные обрывки мыслей. Догадка все еще была рядом, но никак не складывалась в голове… За легкое движение одно может превратиться в нечто совершенно другое. С другими возможностями, потребностями, желаниями.

Лопатка клона-наблюдателя подцепила видоизменившиеся карты и сбросила их прямо под ноги на песок, который сразу начал затягивать их. Карты медленно погружались в желтое болото, пока совсем не исчезли. Это было волшебство. Превращение…

Я искал статистику по странным смертям людей и инсектоидов. Искал любые случаи, когда живое или даже неживое превращается в рваную труху, в фарш. Но если убившее инсектоида трансформировалось, приобрело другие смертоносные возможности и другую цель… Я не делал запросы на все необъяснимые смерти среди животных.

– Маргарет, я больше не участвую! Прошу прощения, господа.

Ларский вскочил и, отойдя в сторону, достал из кармана бублик своего интеркома. Он может поставить поисковую задачу Центральному компьютеру прямо сейчас. Конечно, потребуется время на обработку информации, возможно пара часов или больше.

Дурак, почему он сразу об этом не подумал.

Пока Ларский набирал код доступа и вводил параметры поиска, пальцы подрагивали от возбуждения на строках голограммы.

– Что-то случилось? – прохладным тоном спросила возникшая за плечом Маргарет.

– Да, извини, я кое-что понял и теперь мне нужно кое-что сделать.

– Я тебе мешаю? – тон ничуть не потеплел.

Следователю захотелось сказать, что да, мешаешь, и ему нужно подумать, и сегодня не очень удачный день, но он сделал паузу, отправляя последнюю команду, и только потом обернулся.

Взгляд на красивую женщину всегда менял направление его мыслей. Любые серьезные раздумья над рабочими задачами или размышления о философских проблемах человеческого бытия от одного вида стройной женской фигуры улетучивались без малейшего следа. Возникало чувство совершенной сфокусированности и ясности цели, которую он, тем не менее, никогда не стремился озвучить своей даме.

– Нет, не мешаешь. Ты мне очень нужна. К черту баккара. Мы могли бы прогуляться и выпить.

– Так сразу прогуляться и выпить?

Выражение насмешливого удивления на лице как-то сбивало с выбранного вектора движения. Ей явно было нужно что-то определенное.

– Ну, можно не сразу, можно сыграть еще партию.

– Отлично. Испытаем мою удачу. Теперь буду играть я. В рулетку и на твои деньги!

И она потянула его за локоть. Это было неожиданно и даже сбивало с толку. Ларский подумал о нескорых результатах поиска, обернулся на игровой стол, куда усаживались новые игроки, поймал задумчивый взгляд Стренберга и шагнул за возбужденной Маргарет.

Она чуть притормозила, пропуская шуршащую по песку буро-серую змею.

Ларский знал, что азартные игры и Макао были для него наркотиком. Он сбегал в казино, когда становилось слишком тяжело находиться в реальности, когда он ждал от нее предательского удара. Хотя и бесконечная комфортность и невыразительность будней приводила его сюда же, ему нужен был взлет, отрыв, ощущения, не имеющие ничего общего с его каждодневной жизнью.

Помимо риска, женщин и фейерверка удовольствий, его, любящего находить знаки и символы в событиях и явлениях, влек сам полуостров с его совершенно уникальной историей.

Нигде на Земле не было такого места, сумевшего в разные исторические периоды быть землей обетованной для мамочек с детьми, психиатрических больных, проституток, наркоманов, художников и крупных ученых.

Сегодня Макао, получивший свою окончательную форму в эпоху силовых полей, во время так называемой Силовой революции, напоминал сверху свой собственный древний герб – распустившийся лотос. Лепестки-острова, каждый из которых был по двадцать пять километров в поперечнике.

На старте своей причудливой истории в постантичные времена Макао был туристическим терминалом, работал как грузовой порт и служил местом свободной торговли и азартных игр. Тогда жизнь на полуострове слишком зависела от сезонов. Возможно поэтому кто-то из китайских воротил предложил, а остальные поддержали концепцию его развития как рекреационного комплекса. Был принят совершенно уникальный для своего времени закон: «Закон о тишине». В двадцати метрах от любого здания, развлекательного комплекса, казино ничего не должно быть слышно, иначе штрафы способны были загнать в долговую яму любого владельца недвижимости.

Технические возможности изолировать источники звука от мест тишины существовали уже тогда, и в Макао начинают создаваться многоуровневые парки с зонами для бесед и тихие променады вдоль побережья. В их постройку и содержание вкладывают деньги и держатели казино, чтобы уйти от налогов и снизить сезонную зависимость.

Мало помалу тишина, покой и красота начинают привлекать публику совершенно особенного рода. Сюда одна за другой переезжают неврологические клиники, открывается крупнейший госпитально-исследовательский центр душевного здоровья.

На Макао прибывают люди с психическими расстройствами, и специалисты в области психиатрии становятся завсегдатаями этих мест. Никаких социальных, вплоть до криминальных проблем от этого демографического крена на Макао не случилось, наоборот, город начал приобретать вполне респектабельную репутацию – места, которое не грех посетить и приличным людям. Тренд респектабельности усилился, и, расширяя возможности медитативного отдыха, спустя некоторое время здесь построили гигантский Океанариум.

До повсеместного вторжения силового строительства Океанариум представлял собой сверхпрочную сетку-стекло, окружавшую полуостров под водой в зоне трех километров, и широкие стеклянные тоннели для прогулки зрителей. Виды оттуда открывались по тем временам фантастические, как и возможности для исследований. На эту подводную «базу» очень быстро подтянулась наука – построили Центр океанических исследований с десятками лабораторий внутри. Его плавучая башня до сих пор высилась у западной части острова в трехстах пятидесяти метрах над водой и уходила в глубину на полкилометра.