Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

Перед запертой дверью молельного дома стоял скутер. В седле скутера сидел некто, на ком тоже была шляпа – фетровая, с трапециевидной тульей и узкими полями, с лентой, за которую заткнуто было роскошное гусиное перо. А может, и не гусиное.

Вежливо приподняв свою шляпу, И по-шутейски раскланялся, чуть при этом не рухнув.

– Вы пьяны, – брезгливо сказал некто в седле скутера.

– Прозрачней стекла, – честно возразил И.

– От вас несет виски. Вы грязны и смахиваете на дешевого клоуна.

– А вы, значит, на дорогого? – огрызнулся И.

Некто в седле ему не понравился. Слишком уж высокомерное у него было выражение физиономии, и брови задирались недоуменно и презрительно. Вдобавок весь он был какой-то серый, как серая грязь под щекой И в несчастливом месте у дороги. Сам И предпочитал белое или черное, под настроение.

– Посмотрите, до чего вы себя довели, – сказал обладатель щегольской шляпы. – Нет, я понимаю, что к высшим иерархиям вы никогда и не принадлежали, но общение с людьми испортило вас окончательно.

– К каким иерархиям? – хмыкнул И. – Я гляжу, при падении ты, друг, ударился головенкой. Или на тебя подействовали бредни чокнутого мистера О’Меллори? Не вообразил ли ты себя ангелом Божиим, Михаилом-архистратигом? Хочу разочаровать тебя, парень. Ты буква, так же, как и я. Всего лишь буква. А все буквы по определению равны.

– Я есмь Омега, – важно возгласил сидящий на скутере. – Последняя литера небесного алфавита. А ты и до «иже» сейчас не дотягиваешь. Для меня ты не больше, чем для тебя – какой-нибудь значок в коде местной инфосети.

– Тем не менее ты прислуживаешь выжившему из ума пророку несуществующей религии. Ты вообще соображаешь, что´ он нацарапал твоим перышком? Что ты себе позволяешь, Омега?

Вытащив из-за тульи перо, гость задумчиво на него уставился.

– Это не важно. Старик скоро умрет, и все смоется дождем. – Подняв голову, он добавил: – Мир людей несущественен и потому забавен. Я даже нашел себе место в тирольском хоре. Так мало осталось настоящих тирольцев. Дирижер говорит, что у меня небесный голос. Серебро и ангельские трубы, говорит он.

– У тебя не все дома, – мрачно заметил И.

– У меня-то дома как раз все прекрасно, – ухмыльнулся Омега. – У меня даже есть возможность их навещать, пусть и раз в двенадцать лет. Ты догадался правильно. Вчера я забрал перо для своего путешествия и вот сегодня возвращаю. Но возвращать его мне придется еще недолго, ведь старик умирает. А где твои крылья, И?

И не ответил.

Омега печально покачал головой:

– Признайся – они сгорели. Мои тоже почти сгорели. Если бы не бедный сумасшедший, любитель глядеть на звезды и верить в несуществующее, я лишился бы и последнего перышка. Зовущий себя Иеремией помог мне его сохранить. Разве этот поступок не стоит благодарности?

И тоже покачал головой:

– Не такой.

– Не такой? – Омега снова усмехался. – А что бы ты сам отдал за одно перо?

Фальшивый рассвет подмигнул и сгинул на юге. Небо снова заполнилось чернотой. Звезды валились на дранку крыши и скатывались тяжелыми росяными каплями. Кап. Кап. Кап-кап.

И не ответил, но Омеге и не нужно было ответа.

– Вот видишь. А ведь я могу помочь тебе. Одним росчерком. Хочешь? Хочешь, я сделаю так, чтобы эта женщина, Ева, осталась с тобой навсегда? Или нет, хочешь, я верну А и Б? Тебе ведь, наверное, одиноко без них там, на Трубе. Конечно, они будут не совсем такими, как прежде, но разницы ты не заметишь. Старик ждет меня только с рассветом, так что время еще есть. Решай.

Вечно похохатывающий толстяк, балагур А. Задира, нервный игрок Б. Да, с ними было бы легче.

И развернулся на каблуках и пошел прочь. Он надвинул шляпу на лоб и шагал, посвистывая, и небо над ним бушевало звездопадом. На небе было больше дыр, чем звезд. Но что такое звезды без черноты между ними?

Меренга ползла к Крокодилопастому. Меренга была белая-белая, как молоко, от ее спинных пластин отражалось солнце, так что блеск меренги почти сливался с блеском песка. Я бы и не заметил ее, если бы не ждал.

Меренги всегда приползают, когда в пустыне бурят, а Крокодилопастый как раз бурил. Он у нас в команде бурильщик. Витценгерштейн, инженер, вычислил, где проходит труба, и время сброса тоже он вычислил. Ну а я отвечаю за меренг и прочую живность.

Меренга продвигалась не спеша, так что у меня еще было время докурить сигарету. Тем более что, кроме меня, зверюгу пока никто не заметил. Это вечное западло. Только закуришь и сделаешь пару затяжек, как кто-нибудь непременно приползет. У меня всего две пачки осталось, так что я сидел на песке и наблюдал, как тварь двигает своими бронированными боками. Меренги ползают неслышно. Единственный шанс их заметить – это ощутить перемену в пульсирующем мерцании над песком, что-то вроде струйки воды, втекающей в стоячий пруд.

Крокодилопастый трясся на своем буре, ему было не до меренг. Я стряхнул с брюк пепел и встал. Витценгерштейн, лежавший на расстеленной плащ-палатке неподалеку – лежать прямо на песке он не мог, в момент бы спекся, с его-то кожей, – повернул ко мне голову. Я поднял монтировку. Меренга ползла. Можно было замочить ее прямо отсюда, но иногда от выстрела эти твари лопаются. Потом не отмоешься. Кроме того, нужно мне было и кое-что еще. Я подошел к меренге сзади. «Подошел» – это в моем восприятии. Витценгерштейн, у которого язык подвешен явно лучше, чем остальные части тела, говорит, что мое движение напоминает ему змею. Длинную серую змею, мазок на границе воздуха и песка, неуловимый человеческим глазом. Я никогда не видел змей.

Эта меренга, похоже, тоже не была знакома со змеями. Очень медленно она повернула ко мне голову, и я успел разглядеть под панцирем маленькие умные глазки и здоровенные жвала. Говорят, меренги произошли от людей. Очень уж у них взгляд осмысленный, осмысленней, чем у Крокодилопастого, например. Я ударил над жвалами, чтобы не повредить ядовитых желез. Меренга застыла. Я ударил еще пару раз, для верности, потому что у некоторых меренг очень толстый панцирь на лбу. Потом достал нож.

Я как раз заканчивал трепанацию меренгового черепа, когда сквозь равномерное буханье бура пробился резкий свист. А затем заорал Крокодилопастый.

Атлила – город-герой. В Атлиле живут нетники. Витценгерштейн при упоминании Атлилы щурится пренебрежительно. Мол, какие еще нетники? Наши же бывшие колонисты. Поджали хвосты и вернулись на матушку-Землю. Ничего особенного. Но я-то знаю – это всё из серии «зелен виноград». Пустили бы Витценгерштейна в Атлилу – побежал бы, скачками помчался бы, даром что одноногий. Но не пустят. Недотягивает он до человека по их стандартам. Для Крокодилопастого Атлила – миф. Крокодилопастый открывает здоровенную пасть, язык вывешивает, мотает уродливой башкой. Для него реальны только выбросы и труба, он и в существование меренг-то слабо верит. То, что считается мозгом Крокодилопастого, не в состоянии оперировать абстракциями.