Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

Я закрываю глаза.

Я был моложе на два или три года. Я и сейчас не стар. С моими генами… Да, с моими генами я еще долго протяну.

Был вечер, когда я привел в поселок белую верблюдицу. Не в поселок даже – в стойбище. Шаман в тот год кочевал с семьей. Детишки вы´сыпали на улицу, пальцами на меня показывали, пускали слюни. Ну ясно. Белых верблюдов в этой пустыне уже с полвека не видели. Их разводят на Терре, и даже там они стоят бешеных денег.

Верблюдица пахла приятно. Чем-то вроде сушеных фруктов – изюма, кишмиша. Я даже удивился поначалу. Потом подумал, что, если уж вести селекцию, можно позаботиться и о запахе.

Я привел ее к шатру шамана. Верблюдица согнула мосластые колени и мягко опустилась в пыль. Это была хорошо воспитанная верблюдица.

А вечером был праздник. Тогда я, кажется, впервые попробовал нард. Чистый нард, не ту дрянь, которой торгуют на Внутренних мирах.

Шаман шаманствовал, плясал, обрядившись в шкуру и перья, его огромная тень металась по лицам и падала в костер. Били бубны. Еще что-то трещало. Из темноты пялились глаза, и должно было быть жутко, но было – никак. Я лежал на кошме. Возможно, сделанной из шкуры той, первой верблюдицы. В одной руке была чашка, в ней плавали нард и ворсинки. В чашку валились комары. Я глотал нард вперемешку с верблюжьим волосом и комарами, и надо мной вращалось небо. Бум-бум. Что-то там назревало. В шатре пахло сухими фруктами, и груда тряпья на полу оказалась старухой, поспешно куда-то порскнувшей. Что же было у меня во второй руке? Каждый раз, когда я пытаюсь вспомнить, накатывает темнота. Тишина. Тяжесть. Забвение.

Эта меренга была быстра. Но в быстроте своей слишком несдержанна. Витценгерштейн заметил ее раньше, чем та успела впиться ему в череп жвалами. Если в отношении Крокодилопастого порой возникает сомнение – сожрать его хочет меренга или, напротив, считает подходящим партнером для любовных заигрываний, – с Витценгерштейном разговор у твари был короток. Инженер скачками мчался от меренги на своем протезе, та поспешала за ним. Я залюбовался. Слишком сильный контраст – красивое, мерное скольжение меренги и уродливые прыжки старика. Неизбежно тварь должна была настигнуть Витценгерштейна, если бы Крокодилопастый не схватил ружье и не разнес ей череп.

Я протянул старику руку, когда он взбирался обратно в кабину. Витценгерштейн на меня и не взглянул. Залез и уселся под козырек. Крокодилопастый дал ему фляжку. Витценгерштейн пил долго и жадно. Я не стал дожидаться, пока он напьется. Спрыгнул на песок и пошел проверять, целы ли у твари жвалы.

Снова ночь, и снова звезды близки. В такие ночи замерзает смазка в моторе. Шууу – свистит ветер. Шууу.

Я могу пить чистый пас. Конечно, эффект не тот, что от нарда, но сейчас мне было плевать. Шуу.

«Ты слишком совершенен, – говорила мне Анна. – Такие, как ты, не должны рождаться. Из-за тебя я чувствую себя неполноценной. Уродливой. Мерзкой. Маленькой и жалкой, как букашка. Но дело не в этом. Все мы тут жалкие, маленькие и мерзкие. Но мы – люди. А ты, Алекс…»

Да. Поглядела бы она на меня сейчас.

Пас тек по губам, по рубашке, маслянистой черной лужей стоял в глотке. Поднеси ко мне сейчас спичку – я вспыхнул бы, как факел. Пас был тягуч, и фляжка, еще днем опустошенная мною, заполнялась медленно.

Сначала начинает гудеть в ушах. Тонко, тоньше комариного звона. Потом становятся четче цвета. Иногда мне кажется, что весь мир – лишь оттенки серого, а цвета я просто выдумал от праздности. Серебро меренги на песке. Красное на белой верблюжьей шерсти. Ночью в пустыне не бывает красок. Только серая земля и черное небо.

«Анна, – сказал я ей, – хочешь, я пойду в Дальний? Они сделают меня обычным. Тогда я вернусь за тобой».

Врачи в Дальнем – они мастера. Запросто могут приделать ногу Витценгерштейну, могут вернуть Крокодилопастому человеческое лицо. Ничего это им не стоит. В Дальнем огромная клиника, все оборудование – с Внешних планет, самое дорогое. Там, говорят, даже мертвых воскрешают. Там смогли бы вытащить мое шестикамерное сердце и вставить обычное, человеческое. Но помочь мне они все равно не в силах.

…Анна развернулась и медленно пошла к поселку. Медленно, как уходит тень, когда встает над пустыней солнце.

От нарда больно дышать. Кажется, до сих пор над тобой – не небо, а крыша шатра, душные тряпки, чья-то рука вырывается, вырывается и не может вырваться из твоей. Вскрикивает чей-то голос, накатывают пряность и жар, черный, маслянистый сок забвения.

…А потом звон в ушах перерастает в мелодию.

После той шаманской ночи в шатре Анна вышла за Крокодилопастого. За Крокодилопастого! Она и сейчас его ждет. Готовит ему еду. Даже, кажется, собирается родить ему детей. А у Витценгерштейна детей трое, двое из них – нормальные. Его дочка в прошлом году ушла в Атлилу. Интересно, кто бы родился у нас с Анной?

Наверное, будет красиво. Наверное, меренги и прочие твари выползут из своих гнезд, только для того чтобы сгореть мгновенно и ярко. А может, следовало бы пощадить цистерну. Возвращаться сюда год за годом, наполнять фляжку и относить ее нетнику-стратонавту. Тот будет говорить, что цены на пас растут с каждым днем, и радоваться, если фляжка будет полна больше, чем на треть. Ни к чему наводнять рынок ценным товаром. А здесь меня будут встречать веселыми оскалами два скелета. У одного из них будет крокодилья пасть, а с провалившегося носа второго все еще будут свисать треснувшие очки. Анну я больше не увижу, так что мне не придется объяснять, куда подевался ее муж.

Холодно, братцы, ночью в пустыне холодно. Огоньку мне. Гори, душа!

Я могу смотреть на пламя, равное по яркости пламени ядерного взрыва, не щуря глаз.

Двое на веранде распивали куаровый сок из высоких граненых стаканов. Солнечные лучи пробивались сквозь навес из листьев пальмакации и ласково щекотали физиономию одного из собеседников – плотного, краснолицего сержанта Кунни Бабушки. Его тропический шлем лежал на столе, а сам сержант постоянно смахивал выступающие на лбу капли пота тыльной стороной ладони. Второй мужчина, хозяин дома, был поджар и смугл, с седоватыми висками и насмешливым ртом. На базе его не звали иначе как Док Дулитл, хотя настоящее имя его было Ирвин Ричардсон.

– Жарко сегодня, а? – пропыхтел сержант.

Хозяин дома улыбнулся:

– Добро пожаловать на Таильти. Ничего, через пару деньков привыкнете. Хотите свежего сока, из холодильника? Ваш, наверное, уже степлился. Я попрошу Ольгу принести.

Сержант изумленно хмыкнул:

– Ольгу? Вы привезли сюда жену, Док?

Улыбка Ричардсона стала шире:

– А вот сейчас увидите. – Он обернулся и прокричал внутрь дома: – Дорогая! Пожалуйста, принеси сержанту еще сока. И виски со льдом для меня.