Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

– Ева? – позвал И.

Но это была не Ева. Из переулка вынырнули четверо. Возглавлял их невысокий человек в рубашке с закатанными рукавами. Рядом шагал давешний белобрысый верзила. И сделал шаг назад и уперся бы спиной в забор, если бы его не схватили за локти. Значит, их больше, чем четверо. И дернулся и получил кулаком по почкам. Из темноты раздалось:

– Вы знаете, кто я такой?

И прищурился. Говорил невысокий; когда он шагнул вперед, свет из окна упал на нервное, подвижное лицо и темную челку.

– Герберт Брюннер?

– Угадали.

И попробовал оглянуться, но руки ему скрутили основательно. Детектив так и не понял, сколько человек стояло у него за спиной. Он скривился и произнес:

– Ева…

Невысокий усмехнулся:

– Ева здесь ни при чем. Что моя жена шлюха, я понял давно. Вы у нее, приятель, не первый. Все эти ее поездочки к матери… Я звонил в клинику. Она мать уже лет десять не навещала.

Голос у Герберта Брюннера был высокий и отрывистый. И хмыкнул:

– А вы, я вижу, пытаетесь соответствовать. Только тот персонаж, которого вы копируете, свою женщину не тиранил и шлюхой не обзывал.

Белобрысый шагнул вперед. Коротко размахнувшись, он всадил И кулак под дых. Детектив захрипел. Невысокий передернул плечами и продолжил:

– Как я уже говорил, это не принципиально. Можете трахать ее хоть от заката до рассвета, в любой удобной вам позе. Мне плевать, лишь бы девочки не узнали.

– Что вам от меня надо?

– Мне надо, чтобы вы не рыскали у нас тут и не вынюхивали. Мне надо, чтобы вы исчезли.

Чужие руки полезли в карманы И. На свет явилась сложенная бумажка. Последний листок из регистрационной книги.

– Ваша жена…

– Моя жена дура, каких свет не видывал. Но даже при всей ее тупости она должна была бы понять, что не дело впутывать чужаков.

До И начало доходить.

– Последние имена… Это вы их вписали? Нет, вы не могли, почерк тот же…

– Правильно, не мог. – Герберт Брюннер усмехался. – Я не мог. Пытался. Проклятое перо у меня в руках не пишет. Видите ли, у этой твари, ангел он там, демон или другой выродок, была договоренность только со стариком. Без передачи прав.

Пока Герберт говорил, белобрысый снова сложил кулак и врезал И в солнечное сплетение. У детектива перехватило дыхание. Отдышавшись, он выдавил:

– Значит, вы догадались…

– Конечно, я догадался. Не вы один такой умный. Я ведь тут прожил всю жизнь, кое-что видел. Кое в чем убедился. И знаете что?

– Что?

– Чушь, что судьбу делает какое-то имя в какой-то старозаветной книжке. Полная чушь. То, что мое имя нашкрябали не той ручкой, не делает меня ничтожеством.

– Зато делает психопатом, – пробормотал И, за что снова огреб под дых.

Когда И попробовал разогнуться, Герберт схватил его за волосы на затылке и, приблизив свое лицо к лицу детектива, прошипел:

– Да, я не стал третьесортным поэтишкой. Ни поэтом, ни художником, ни каким-нибудь ваятелем голых баб я не стал. Зато вот они… – Тут Брюннер потряс смятой страницей. – Они станут. А? Каково? Старикан-то давно выжил из ума, только и помнил, что имена с последних листов энциклопедии. А я ему напомнил. Атилла. Наполеон. Чингисхан. Пока они детишки, а вот годков через десять подрастут. И тогда Вселенная содрогнется. Содрогнется, потому что ее держу руками за шкирку я, я, Герберт Брюннер, рабочий с поганой фабрики упаковочных материалов. Каково, а?

– Не очень, – честно сказал И, за что заработал удар палкой по затылку и на мгновение отключился.

Его куда-то волокли. Его тащили в темноту и били по пути ботинками под ребра, потом бросили на землю и снова били. Он попробовал закрыть голову руками, но кто-то наступил на пальцы.

– Кончать его надо, – буркнули сверху.

– Нет. – Снова Брюннер. – Поднимите его.

И вздернули на ноги. Глаза у детектива заплыли, так что видел он смутно. Видел, как Брюннер сложил кулак, со вкусом примерился и врезал ему в челюсть. И еще раз. И еще.

– Не надо, – прохрипел И. – Вам это не понравится.

Брюннер рассмеялся, снова занес кулак и заорал, как будто его резали.

Не было фонаря, но И даже без фонаря видел, как белое пятно руки оплывает, как съедают плоть чернильные крапинки. То, что текло в жилах детектива вместо крови.

– Это какая-то кислота!

– Я его обыскивал…

– Смотрите!

В лицо ударил луч фонарика.

– У него кровь синяя…

– Да он не человек!

Над всем этим висел тонкий визг катающегося по земле Брюннера – чернильная синь разъела его ладонь до костей и ползла выше.

Детектива уронили на землю. Он приподнялся на локте – как раз вовремя, чтобы увидеть тусклый блеск ствола и ощутить горячий толчок, и снова, и снова.

– Уходим!

– Берите Брюннера…

– Оставьте его, это заразно…

Луч фонарика, заметавшись, вырубился, и навалилась тьма.

И не знал, сколько минут – или часов – он провел без сознания.

Когда И очнулся, небо на юге нерешительно серело. Однако ждать рассвета не приходилось – это был лишь смутный отблеск второго солнца, не встающего над здешними широтами. В серых сумерках грязь, в которой детектив лежал щекой, казалась особенно вязкой. И не сразу сообразил, откуда тут взялась грязь. Лишь пощупав рубашку, он ощутил на груди влажное. Две пули ушли в плечо, одна вроде бы застряла в ребре. Поднатужившись, И перевернулся на спину. Он хотел не закричать, но не закричать не получилось. На крик никто не откликнулся. Детектив развернул голову и обнаружил в паре метров от себя смятый ком одежды, замазанной синькой, – все, что осталось от вершителя судеб Вселенной Герберта Брюннера.

– Как вы яхту назовете, – пробормотал И.

Рассмеявшись, он чуть снова не потерял сознание от боли в ребрах.

И не был человеком. Но больно ему было по-человечески. Это приходит со временем, боль.

Спустя некоторое время И поднялся и пошел, шатаясь. Сломанная рука свисала плетью. И мотало от фонаря до фонаря, от одной живой изгороди, пахнущей жасмином, до противоположной. Боль, как ни странно, почти утихла. В какой-то момент из тумана вынырнуло светлое платье. Женщина с васильковыми глазами сказала И, что напугана. Что ей не нужно другой судьбы. Что пусть И даже не пытается, она не хочет, и всё. А вообще, быть богатой вдовой – это чертовски здо´рово. С И она не останется ни за какие коврижки, потому что И страшный и не человек вообще.

Детектив знал, что никакой женщины нет, что над ним просто насмехается туман. Сырость вредит рукописям. И снова расхохотался. Боль вернулась.

Он шел, пока не уткнулся лицом в жасминовый куст. Кажется, это был тот самый куст, за которым укрывался плюгавый шпик в шляпе. Кажется, даже шляпа свисала с верхней ветки. И протянул руку, снял шляпу и нахлобучил себе на голову. Шляпа была чуть-чуть тесна, но в целом подошла. Так, в чужой шляпе, он и вывалился на площадь.