Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

А с первой летней жарой пришли турки – качары.

– Кукушонок – это особая птица. Настоящего птенца кукушки ведь подкидывают в чужое гнездо, и он растет там, как свой. А человек-Кукушонок может стать любой птицей. Он обычно и бывает подкидышем, сиротой – или бродит бездомный, или его кто-нибудь подбирает и усыновляет.

Сандро не понял, почему Инга побледнела. Это место в истории ему не нравилось, и он поспешил проскочить его.

– Если Кукушонка в дом возьмут, этот дом станет счастливым. Все его любят, всем он как свой, потому что в нем все птицы живут. И только для Птицелова Кукушонок – смерть.

Сандро остановился, ожидая привычного вопроса. Однако Инга не спросила. Сидела, тихонько покачивала ногой, отмеченной шрамом. Будто вовсе ей и не интересно, что такого особенного в Кукушонке, да и сам Сандро, и рассказ его ей не интересны.

Вот и всё. От обиды у Сандро даже в животе закололо. Досказывать было незачем, но мальчик все же закончил историю так, как обычно заканчивал ее дед:

– Птицелову никогда не поймать Кукушонка, потому что тот – все птицы разом и ни одна из них. Кукушонок будет вечно ускользать из сетей. А Птицелов лишится покоя, вечно будет преследовать Кукушонка, пока один из них не умрет. И покуда Птицелов гонится за Кукушонком, остальные птицы могут спокойно нести по небу солнце.

Инга молчала. Молчал насмешливый Игорь, молчал угрюмый Рустам, и даже Сулико не сказала ни слова. Было слышно, как по улице катят автомобили и как отец Рустама и дядя Гогия стучат на веранде костяшками нардов.

Сандро поднялся с качелей, потянул из кармана авоську.

– Ну, я пойду… Если в магазин опоздаю, бабушка будет ругаться.

Сулико разочарованно протянула:

– А как же птицелов? Мы что, не будем играть?

Игорек фыркнул:

– Стара ты, мать, для таких игр. Вон пусть Рустамова мелюзга бегает, а нам уже не по чину.

Сулико обернулась к Рустаму, но тот только плечами пожал:

– Я – как остальные. Но вообще-то да, большие мы уже.

Сандро неожиданно показалось, что двенадцать лет – это и в самом деле очень много. Каждый год вдруг пророс за плечами, как горб у верблюда, и захотелось согнуться от тяжести. Странным двенадцатигор-бым верблюдом он шагнул прочь от качелей, когда Инга негромко сказала:

– Нет, почему же, нормальная игра. На ролевую похожа. Если представить, что все на самом деле как в сказке у Сандро.

Качары – веселые люди. И лошади у них веселые, они весело скалятся, когда топчут посевы. И ятаганы у них тоже веселые – весело и яростно сверкают на солнце, перерубая древки деревенских вил, направленных в бок их хозяевам. Весело и яростно горят, рассекая столбы навеса и шеи убегающих крестьян.

Качары громко смеются, глядя, как встают над деревней первые дымы, перекрикиваются гортанными голосами, закидывая на седло девушек и женщин. А когда отец Сергий, Серго Арджанишвили, показывается из-за церкви с дедовским ружьем, качары только пуще веселятся. Один из них на скаку бьет непокорного камчой, стаптывает его конем, и долго еще катится по пыли неуклюжее, изломанное тело.

До дома Вано качары добрались небыстро, но и не так чтобы очень медленно. А трое из них задержались у соседского дома. Так и не успевший уйти с огорода Давид увидел, как двое срывают дверь и вламываются к соседям. Из дома раздалось два выстрела, потом громкий женский крик, а потом…

Говорили, что качары смеются, нанизывая младенцев на пики. Алико не была младенцем, и нет, не должны были убить ее – ну в худшем случае угнать в ханскую неволю, в далекий царьградский плен. Почему же показалось Давиду, что на платье ее расплывается красное пятно, длинные косы волочатся по земле, а глаза распахнуты безжизненно и печально? И ступня, маленькая ступня в пятнах неотмытой глины, да еще шрам – весной она поскользнулась и распорола ногу о камень, а Давид не знал, как помочь, и от злости и бессилия он тогда полоснул ножом по собственной ноге…

Зато теперь он знал. Медленно мальчик поднялся с сухой земли, разворачивая в руках травяную сеть. И когда затрепыхались в ней хищные стервятники, и дико завыл соседский пес – странно, почему качары его не убили? – и захрипели лишившиеся хозяев кони… тогда Давид тоже рассмеялся.

…Предательская сандалия все же расстегнулась. С возрастающим ужасом Сандро следил, как она соскальзывает с ноги и летит, задевая о нижние ветки и шумя почище пожарной сирены. Шлеп! Инга развернулась, с секунду полюбовалась злосчастной сандалией, а затем подняла голову. Сандро улыбнулся. Улыбка наверняка вышла глупой.

– А я знала, что ты там прячешься. Я видела, ты все время на эту смоковницу лазаешь.

– Ничего ты не знала.

Надо было спускаться, но без сандалии карабкаться вниз неловко. Еще надо было показать Инге красный камушек и сказать, что игра окончена. Он-то был Кукушонком, а Кукушонка ловить нельзя. Обидно. Столько собирались, а играли-то всего ничего.

Остальные пока прятались, они ведь не знали, какой камень выпал Сандро. Мальчик вздохнул и лег животом на ветку. Инга внизу рассмеялась:

– Не надо, не спускайся пока. Я к тебе лезу.

И правда, прежде чем Сандро успел что-то сказать, она ловко подпрыгнула, ухватилась за нижний сук и через секунду уже была на дереве. Краем глаза Сандро заметил, как поспешно зарывается под брезент Игорь и Сулико удирает на корточках. А в следующее мгновение Инга уже сидела рядом с ним.

– Здо´рово. Отсюда все видно. Вон Сулико ползет. Эй, Сулико, я вижу тебя!

Она помахала рукой. Сулико выпрямилась и затанцевала на месте. Крикнула:

– А ты догони сначала!

– Мне и здесь хорошо. – Инга поболтала ногой.

Сулико внизу подумала и затянула противненьким голосом:

– Тили-тили-тесто, жених и невеста на полу валялись…

Сандро запустил в нее зеленой инжириной. Не попал и обернулся к Инге:

– А я и не знал, что ты умеешь по деревьям лазить.

Та пренебрежительно хмыкнула:

– Разве ж это дерево? Ха! Знаешь, на какие елки я у нас взбиралась… – Потом она вдруг посерьезнела и спросила тихо: – Послушай, про Кукушонка… это ты специально? Тебе Рустам проболтался?

– Проболтался? О чем?

Инга нахмурилась:

– Только не ври. Ты знал, что мама меня удочерила?

Сандро ошалело мотнул головой:

– Нет. Откуда? Рустам бы никогда не стал трепаться. К тому же ты так на тетю Валю похожа…

На щеках у Инги горели два красных пятнышка. Сандро набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

– И ничего в этом страшного нет! Если хочешь знать, меня тоже… – Он осекся.

Инга смотрела на него, улыбаясь, и улыбка эта была странной. Никогда Сандро еще не видел у нее такой улыбки. Он пробормотал:

– Ты чего?

Инга продолжала улыбаться. До Сандро неожиданно дошло: