Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

– И у них наверняка есть пианино. Я чувствую, теперь мы без конца будем слушать музыку и в этом доме окончательно не станет покоя.

…Тетя Белла ошибалась. Пианино у Инги не было. У нее вообще оказалось мало вещей. Когда Ингина мать, очень похожая на повзрослевшую, усталую Ингу, вылезла из кабины грузовика и протянула дяде Гогии две мятые десятки, а тот возмущенно замотал головой, отталкивая деньги, Сандро окончательно понял, что девочка останется в их доме надолго.

Что случилось неладное, стало ясно на третий день, когда дитя по обычаю понесли крестить. Церковь у них была маленькая, прилепилась к холму на самой окраине села. Белым каменным горбиком светилась крыша. Отец Сергий, он же Серго Арджанишвили, встретил Вано на пороге. За ним неярко горели свечи, из двери тянуло миррой и ладаном. Вано, как и все крестьяне, одновременно уважал священника и побаивался его. Во-первых, тот умел говорить с неведомым и непонятным богом там, за тучевым хребтом. А во-вторых, он был видящим .

Когда дело дошло до купели, священник принял младенца в большие ладони и окунул в воду. Дитя открыло небесно-голубые глазки и вякнуло. Стоящая рядом сестра Вано умиленно хлюпнула носом и шепнула брату:

– Спроси, несчастный! Сейчас спроси!

Вано безнадежно вздохнул. По окончании службы он приник к хрящеватому, изрядно оттопыренному уху священника и зашептал:

– Помоги, святой отец. Глупость я сделал. Ах, какую глупость! Семечко купил, а выспросить, что за семечко, забыл. Надо бы посмотреть… – И хрустнул зажатой в кулаке ассигнацией, той самой, последней.

Отец Сергий глянул сумрачно из-под сведенных бровей:

– Не дело это, Вано. Знаешь же, что не одобряю я вашего язычества. Оно от лукавого, а уж торговец-ушман…Человеческую суть за деньги продавать – не бесовство ли это?

Вано отчаянно хрипнул:

– Смилуйся, Серго. Ты же Софико знаешь – она заест меня, жизни не даст. Сейчас-то ничего, лежит, но как встанет…Чего хочешь проси, все сделаю, только посмотри!

Священник неожиданно хмыкнул:

– Пьян, что ли, был?

Вано покаянно опустил глаза долу. А Серго, даром что слуга Божий, а туда же, потешается:

– Гляди, как бы ушман тебе курочку вместо петушка не подсунул.

Вано похолодел. И вправду ведь – не то чтобы пьян, но и не в трезвом уме он был. Вроде денег ушман немного взял… Ну, значит, не ястреб, не коршун и не орел. Эх, пропала мечта. Пять лет с женой копили на царскую птицу, а он все за час в лавке у Зуло спустил, позор, вэй! Говорят, впрочем, что не родятся от уток ястребы. А вот от ястребов, от князей горных, утки родятся запросто. Не доплатил ушману за зерно, поскаредничал, понадеялся на авось – как раз сынка твои же слуги и задерут, по свету голым гулять пустят. А им с Софико не судьба, значит… Или все-таки?

Отец Сергий нахмурился, возложил ладонь младенцу на лоб. Это только ушману достаточно зыркнуть – и готово, сразу разберет, что ты за птица. А человеку постараться надо…

Вдруг священник отдернул руку, будто обжегся, и поспешно передал завернутого в пеленки ребенка отцу.

– Что? – У Вано и дыхание сперло. – Что увидел, Серго, дорогой?

– Ничего я не видел. Неси младенца домой, а жене скажи – глупости все это. Суеверие.

Священник развернулся и ушел в темную церковь. А Вано так и остался стоять с сыном на руках, пока сестра не дернула его за рубашку.

Ребенка окрестили Давидом в честь отца Софико.

Инге исполнилось двенадцать лет, как и Сандро. Рустам, неожиданно оказавшийся Ингиным двоюродным братом, был на год старше, и у него уже и так хватало родни: трое младших братьев и сестренка, бесчисленные бабушки и троюродные племянники, а теперь еще и новая тетка. Ингина мать приехала с севера. Там у нее не осталось родственников, вот и поселилась она по соседству с сестрой – тетей Лорой, мамой Рустама. После того как вещи с грузовика перенесли в дом и первая суета утихла, женщины уединились на кухне, а умытую с дороги и причесанную Ингу поручили Рустаму. Тот явно не знал, что делать с приезжей. Сандро видел, как Рустам в своей комнате усадил девочку на диван и нагрузил старыми альбомами с фотографиями, а сам принялся отваживать мелкоту – братишки так и норовили проскользнуть в дверь и дернуть гостью за длинные светлые косы. Инга вежливо листала альбом, Рустам вымученно улыбался, а Сандро следил за ними с веранды. Непонятно почему, он завидовал другу. Нет, он тоже не знал бы, о чем говорить с приезжей, но казалось, хорошо просто посидеть рядом с ней, поглядеть сбоку на завитки волос и бледную щеку. Можно представить север, те места, где она жила еще так недавно. Сосны до неба, серое, неприветливое море, пахнущее совсем по-другому, чем здешнее теплое, синее. Наверное, растет там невиданная ягода морошка и даже клюква, запросто можно пойти на болото и набрать полную банку. А можно просто валяться на спине и смотреть в небо, по которому несутся облака, и спину будут покалывать опавшие сухие хвоинки.

Они познакомились на следующий день по пути в школу.

– Это Сандро, – буркнул Рустам и нетерпеливо мотнул головой. – Тебе, наверное, его Сашей удобней звать?

Инга улыбнулась. Со вчерашнего дня она оттаяла и уже не казалась такой усталой и бледной.

– Нет, пускай будет Сандро. Мне надо привыкать.

Сандро неловко пожал протянутую маленькую ладонь. Рустам усмехнулся:

– Инга со всеми так. Чуть с Ромкой за руку не здоровалась.

Ромка, двухлетний брат Рустама, недавно научился говорить и до сих пор косолапил. Сандро хмыкнул и наконец-то решился прямо взглянуть на Ингу. Та улыбалась без капли смущения, так что смущаться пришлось ему.

Мальчик рос молчаливым, тихим. Мог часами сидеть на лавке, глядя темненькими глазками в стену или перебирая разноцветные тряпки. Глаза у него потемнели быстро, через месяц после крещения никто и не узнал бы в нем то ясноокое дитя.

Вано так и не решился жене правду сказать. И сестру обманул, соврал. Увидел, мол, священник в ребенке селезня, хороший сын вырастет. Сестра, конечно, фыркнула – какой-такой хороший, на себя посмотри. Жена, как после родов отошла, заплакала, заругалась. Как все деньги спустил? Надеялась она очень, что Давид соколом вырастет, князем горным. Коли Бог не дал ему при рождении богатства и достойной фамилии, сам все своей шашкой возьмет. Говорят, бывало такое. Ну да не удалось. Не плачь, успокаивал Вано жену, что попусту слезы тратить? Еще денег тебе заработаю, нового сына родим, и тогда уж… Не вышло. Не было больше у Софико детей, так и остался этот, тихий, непонятный.

Говорить Давид начал поздно и говорил неохотно. Отец пытался его к работе пристроить – сорняки выполоть, овец постеречь или хоть помочь дышло от телеги чинить. Мальчик равнодушно слушал указания и упреки, а потом разворачивался и уходил. Когда к отцу наведывались гости, маленький Давид забивался в заднюю комнату или прятался в сарае.