Виталий Бабенко - Перпендикулярный мир

И только дома, купая по очереди малышек, Михин напрочь отключался от мыслей об их происхождении. Потому что купание детей требует сосредоточенности. Эдуарду Саввичу было что анализировать. Оксана, Марина и Анюта походили одна на другую как родные сестры. Всех трех подкинули в одном и том же возрасте. Но если между Оксаной и Мариной был год разницы, то Анюта моложе Маринки на два месяца. Разве такое возможно?

Следователь Матюхина в свое время высказала предположение, что у девочек разные матери, но один отец, или же матери — родные сестры, даже близнецы, так что девочки — двоюродные близнецы, чем и объясняется их поразительное сходство. Мысль смелая, хотя Матюхина упустила из виду одно обстоятельство, или не обратила на него внимания, или не знала о нем вовсе, что простительно, ибо без приличной медицинской подготовки такое можно и проморгать. Впрочем, в нашем медицинском образовании тоже есть пробелы, не позволяющие нам делать собственные умозаключения. Обратимся к авторитетам и приведем выдержку из серьезнейшего научного журнала «Анналы педиатрии»: «В течение года мы наблюдали сестер Оксану, Марину и Анну М., — трех лет, двух лет и одного года десяти месяцев. Физическое и умственное развитие соответствует возрасту, хабитус обычный, заболеваемость в пределах нормы. Отмечены значительные отклонения от нормы при биохимическом анализе крови (табл. 1), что не привело, однако, к каким-либо патологическим проявлениям. Наиболее странным представляется отсутствие у всех трех детей umbilicus…» (Тут мы заглянули в медицинский словарь и выяснили, что красивое латинское слово переводится как «пупок». Конечно, педиатры знают это и без нас, но вряд ли среди читателей так уж много педиатров.)

Михины, конечно же, знали про отсутствие пупков, но не волновались: кому он, пупок, нужен? Вам лично пупок хоть раз принес пользу?

Нет, не это встревожило Михиных, а то, что сказал им врач по поводу состава крови. И Эдуард Саввич, и Людмила Трофимовна слабо разбирались в лейкоцитах и лимфоцитарной группе, но когда с кровью что-то не так, это всегда боязно. Вот Михин и боялся. И все припоминал обстоятельства. Надо же, мать-кукушка! Нет пупка, так нет и пуповины, а нет пуповины, то к чему девочки были привязаны, к какой еще такой матери?

До всего этого Эдуард Саввич дошел собственным умом. Но что более всего его волновало, больше даже, чем отсутствие umbilicus, так это погода. Помните ли вы, какой она была в те дни, когда у Михиных появлялись дети? Эдуард Саввич ее помнил. Но, будучи человеком дотошным, он поднял все три вахтовых журнала. Всякий раз, когда в лужице конденсата обнаруживались младенцы, жара была чуть за тридцать при высокой влажности в сочетании со слабым юго-восточным ветром.

Аппаратчик Михин не был настолько наивным, чтобы предположить, будто дети могут появиться от сочетаний тех или иных атмосферных условий. Если бы так, то детей на земле было бы то густо, то пусто, а они рождаются вроде бы равномерно. Тогда Михин принялся копать глубже. Он стал выписывать в столбик технологические параметры в те часы, когда были найдены Оксаночка, Маринка и Анюта. Таблица у него получилась на большой лист, но потом он сжал ее до одной строчки. Вот она. О: Р = 17,5, V = 1,1, С=2,2; М: Р=17,4, У=1,2, С=2,2; А: Р=17,4, У=1,1, 8=2,1…

Вам эти числа ничего не говорят? Тогда знайте, что Р — это давление в аппарате, V — скорость течения оксонитродигидропентадиона, а С — его концентрация. Пролистав все журналы насквозь, Михин обнаружил, что такое сочетание параметров встречалось лишь трижды. В те самые дни.

Эдуард Саввич переписал цифры аккуратным почерком, взял под мышку кипу журналов и пошел к Полещуку.

Василий Романович понял Михина с полуслова. Он нацепил очки, щелкнул себя по животу подтяжками и стал читать те страницы, которые Михин предусмотрительно переложил полосками диаграммной бумаги. Полещук полистал журналы дважды и трижды, прикинул что-то на карманном калькуляторе и протяжно засвистел.

Василий Романович Полещук был не просто хорошим начальником цеха. Он был очень хорошим начальником цеха. Он ладил с подчиненными, не ругал за глаза начальство и сохранил юношескую веру в непорочность воспроизводимого эксперимента.

— Опыт — критерий истины, — сказал Полещук Эдуарду Саввичу и указал перстом куда-то вверх. Михин посмотрел туда и не увидел ничего, кроме лампы дневного света.

— Данные убедительные, — сказал Василий Романович, зачем-то протирая совершенно чистые очки. — Однако жизнь учит нас, что данные могут сбежаться и случайным образом. Даже при малой вероятности каждого события в отдельности. Но чем больше контрольных опытов, тем меньше возможность случайного совпадения.

Михин немножко испугался.

— Что вы имеете в виду под контрольным опытом? — спросил он, переводя взгляд с люминесцентной лампы на очки Полещука.

— Я имею в виду то же, что и ты. Дождись дня, подгони параметры…

— И еще одну девку? — взревел Михин.

— Соображаешь, — похвалил Василий Романович. — Но прими к сведению: я тебе советов не давал. У нас был просто дружеский разговор.

— Сейчас был разговор, — ответил Эдуард Саввич и направился к двери. — А потом будет новая девка. Вы-то ее себе не возьмете.

— Не будет девки, — сказал вдогонку Полещук. — Но если станешь пробовать, узел смешения не запори. Взыщу без оглядки на эксперимент.

Михин ждал. Он ждал стечения атмосферных условий, а они никак не стекались. Он измучил всех бесконечными заявками на профилактические осмотры и ремонты. Он спал с лица и перестал заходить в курилку. И следил, следил за сводкой погоды…

День наступил в июле. Михин отключил автоматику и перешел на ручное управление. Каждые полчаса он бегал к заветному месту, где загодя, прямо на лужу конденсата, положил толстенное противопожарное одеяло. На одеяле никого не было.

Прошел день, второй, третий. На четвертый день появился сын Дмитрий. Но вслед за тем циклон, вторгшийся с севера, сбил на две недели погоду, а как только циклон повернул вспять, Михин обнаружил на байковом одеяле Алешу.

Полещука мучила совесть. С одной стороны, сделано открытие, которое нельзя утаивать от научной общественности, но, с другой стороны, благополучие семьи может оказаться под угрозой. Надев белую рубашку и выходные подтяжки, Полещук направился к Михиным.

Эдуард Саввич варил в большой кастрюле геркулес на молоке, Людмила гладила пеленки. Вместе поговорить не получалось, потому что геркулес легко подгорает, а спалить пеленку хватит и минуты. Василий Романович, словно посредник на международных переговорах, бегал из кухни в комнату, согласовывая с Михиными дальнейшие шаги. Младшие дети спали, старшие путались у Полещука под ногами. Маринка просилась на руки, потому что ей очень нравились полещуковы подтяжки.