Виталий Бабенко - Перпендикулярный мир

С обычными словами, какие шепчут в таких случаях одинокие автолюбители, подтянул какую-то гаечку. Постукал то, сё. На всякий случай — а на какой на всякий-то? — решил снять кожух сцепления. Пошарил по карманам, нашел старый конверт, сложил на него болтики. Разумеется, и сцепление оказалось на месте. Коля потрогал матовую черную шестерню с царапающими гранями, опять вздохнул и пожалел себя.

Трудно узкому специалисту по низшим ракообразным ездить на старой, непрестижного вида машине, купленной с мэнэесовских прибылей. Девушки отворачиваются. Сервис в этой области, как говорится, ненавязчив. Надо все самому уметь. Грубые люди на станции техобслуживания, надменно принимая пятерку, сказали, что руки у него не тем концом вставлены, и тут уж ничего не поделаешь. А жить-то хочется. Хочется путешествовать по городам и весям — вот, например, нынче он поставил себе цель забраться в глухой угол, откуда, по рассказам, пошла есть колина династия… Черт, болтика не хватает.

Коля выпростал руку, похлопал, не глядя, подле себя, разыскивая конверт.

Болтик ему подали. Изогнувшись до судороги в шее, он рассмотрел присевшую на корточки сухонькую старушку в полотняной туристской кепочке. Рядом в авоське стояла трехлитровая банка с молоком. Забив ногами по траве, Коля выдернул голову из-под машины. Сел, поздоровался.

— Здравствуйте, Коля, — сказала старушка приветливо, глаза у нее прямо-таки лучились живостью. — С приездом вас в родные края. Наконец-то собрались. Путь не близкий.

— А-а… Э-э… — затянул Коля растерянно. — Откуда, собственно…

— Так на конверте ж все написано, — рассмеялась глазастая бабка. — И фамилия у вас здешняя, Николай Петрович. И нос фамильный. Раньше полдеревни Королевых было. А полдеревни — Беловы. Монтекки и Капулетти. Шуму… Теперь-то все мы корни свои позабыли. Вот и вы — сразу видно, что не бывали здесь, кто же на машине по этой дороге ездит, надо кругом.

— Да мне лесник показал!

Коля вспомнил недавнюю встречу на развилке. Старик сидел на пенечке, сбросив рюкзак. Расстегнутая по жаре форменная тужурка на нем сочеталась с косовороткой старинного мелкокрапчатого ситчика. Фуражку с листьями дед повесил на куст. Голова — сплошные заросли, такие только в молодежном кафе встречаются. А бровей совсем не было. Не спеша и с удовольствием лесник расчесывал свой пышный чуб. Справа налево. У самого Коли с волосами было не густо, остатки же он зачесывал слева направо и, естественно, не понимал людей, поступающих наоборот.

На вопрос о дороге старик с шумом продул расческу, молча тыкнул большим пальцем за плечо, в сторону полузаросшей свертки. Задыхаясь, машина свалилась в чавкнувшую колею. Дед гулко захохотал вдогонку, хлопая ладонью об ладонь неумело, но старательно. Чокнутый.

— Что-то я не помню такого лесника, — нахмурилась бабка, выслушав описание. — Ну, добрались — и ладно. Пойдемте молоко пить, на центральную усадьбу ходила. Погостите у меня. А машину бросьте. Постоит — сама заведется.

Что-что, а это Коля знал, и нисколько не удивлялся такому свойству автомобиля. Пока шли до ближней избы, старушка обо всем выспросила и сама про себя рассказала. Учительница, на пенсии, дети внуками не балуют — говорят, рожать не модно, зимой в городе, летом — вот прибилась к родным местам, избу покойного брата заняла партизанским способом, вся деревня съехала на центральную усадьбу, там и электричество, и кино. Председатель грозился — я тебя за такое вторжение чужеродное… Сам ты, говорю, чужеродный, даже не знаешь, почему это место, где изба стоит, называли Степанидин угор. Вот я Степанида и есть. И бабушку мою Степанидой звали. И до нее в нашем роду жила та самая Степанида. Так что тут, говорю, вотчина моя и наследственное поместье. Хотя бы и с подпорками. Землю, кричит, по углы обрежу. А как ее обрежешь? Земля — она и есть земля. Кругом пижма да коровяк, как росли, так и растут…

Под вечер сидели на крылечке. Делать было нечего. Автомобиль, отдохнув, заводился, как ни в чем не бывало. Коля уже обошел остатки бывшей деревни. Обитали тут две глухие старухи да несколько унылых дачников, проникших сюда к своему недоумению. Жизнерадостная колина хозяйка не больно-то общалась с ними. К ее избушке у леса приходили только местные куры под предводительством цветастого петуха. Вот и сейчас петух важно стоял, поджав ногу, перед крылечком: с достоинством прислушивался к беседе, вставляя короткие клокочущие реплики.

— Ишь, фармазон, — засмеялась Степанида Петровна, бросив в него щепочкой. Петух не обиделся, только прикрикнул на кур — не слушайте, дескать, не вашего ума дело.

— По-моему, фармазон должен быть в белой шляпе, — рассеянно заметил Коля. Он вконец разнежился и даже подремывал.

— С чего вы взяли?

— Не знаю. — Коля сам удивился. — Я и слова-то такого не слышал раньше. Может быть, память предков?

— А что? — оживилась Степанида Петровна. — Вдруг и в самом деле существует некая таинственная связь поколений? О моей прародственнице Степаниде шла слава как о знахарке. Меня, разумеется, ничему такому не учили. Но я чувствую чужую боль и могу снимать ее. Хотите, покажу?

Она поднесла руку странным, иконописным жестом: — У вас болит спина.

— Ну, это заметить нетрудно, — отнесся Коля без особого интереса, — профессиональная болезнь научных работников, от вечного переселения и перетаскивания аппаратуры. Да еще под машиной полежал сегодня.

— А давайте снимем боль?

— Массаж? — Коля гордо засмущался. — Спасибо, у меня с собой всегда анальгин.

— Да не притронусь я к вам, экий вы, словно девица!

— Внушение, значит, — догадался Коля. — Не верю я в эти штучки.

— Вы знаете старый анекдот? «Это такси? — Да. — А почему без шашечек? — Так вам нужно шашечки или вам-таки нужно ехать?» Вам, Коля, нужно снять боль, а вы затеваете диспут о вере… Не напрягайтесь так, мешаете работать. — Степанида Петровна споро махала рукою и не то что касалась больного места, но словно бы цепляла что-то на расстоянии, вытягивала из колиной поясницы хрусткие чувствительные нити.

— Но я же все-равно не верю! — повторил он с отчаяньем.

— Вам-таки нужны шашечки, Коля, — засмеялась Степанида Петровна и сделала в воздухе несколько широких, сбрасывающих движений. — Может быть, что и осталось, но я больше не чувствую. Подвигайтесь!

Коля пошевелился. В пояснице, где-то внутри, слегка пекло, как после легкого горчичника. Боли не было.

— И все равно, — сказал он тяжелым голосом Галилея, — этого не может быть!

Петух клокотнул с одобрением и уважительно рассмотрел борца за истину сперва одним, потом другим глазом.

Пили чай с медом. Насупившийся Коля в задумчивости приналег на экзотическое лакомство. Поясницу и впрямь отпустило — верь не верь…