Виталий Бабенко - Перпендикулярный мир

На ночь хозяйка устроила его в сенцах. Звезды глядели в открытую дверь. Пахло сонными травами. Но заснуть не пришлось. Сперва мысли мешали. Потом начало дергать зуб. Все мед злосчастный. Коля кряхтел, согревал как мог больное место, принял анальгин — ничего не брало. Наконец, сел на крыльце под луной, раскачиваясь и постанывая.

— Что случилось? — Степанида Петровна склонилась над ним, придерживая халатик. — Ах, зубы. Бедный сластена. Почему ж не разбудили? Вот здесь, справа, вверху. — Привычно поводя рукой над больным местом, она откашлялась и вдруг забормотала чужим, странным голосом: йан, тьян, тетера, метера… летера, ховера, довера…

— Что это? — пролепетал Коля испуганно.

— Тихо! Так на Лысой горе считают, — Степанида Петровна сдавленно хихикнула, — Все! Ложитесь спать.

Ушла. Зуб не болел. Ошарашенный Коля долго сидел на ступенечке, облитой призрачным лунным светом. Черной стеной высился недалекий лес. Из темноты, от дуба что-то выкатилось округлой тенью, покружило возле опушки, остановилось. Коля присмотрелся. Вроде бы куст. Или пенек? Дифракция, — подумал он успокоительно. — То-есть, аберрация. В общем, обман зрения. Иллюзия. Все это иллюзии и обман. Нет, бежать надо отсюда!

Иллюзии претили колиному воспитанию. В действиях Степаниды не прослеживалось теоретической базы. Следовательно, это была мистика. Мистику Коля не уважал. Может быть, подсознательно даже побаивался. Хотя, с другой стороны, нельзя бояться того, чего нет. Наоборот, с тем, чего нет, надо бороться.

Спина, конечно, прошла сама собой. Так уже бывало. Совпадение по времени. А зуб — зуб перестал болеть потому, что раздражение кончилось. Повторись оно — заболит снова. И опять пройдет. Чтобы развеять старухино мракобесие, Коля решил тут же поставить острый опыт. Экспериментум круцис. Для торжества реализма.

Прокрался на кухню. Хозяйка за перегородкой посапывала негромко и ровно. Достал с полки мед, зачерпнул полную ложку… Эффекта долго не было. Потом рвануло. Сразу в полную силу. Не с той стороны. С отчаяньем Коля рухнул на свое ложе.

Промучился он до свету. Но, видно, все-таки задремал, поскольку привиделась ему Лысая гора, темь и котлы, и адское переливчатое пламя. Бабка в прозрачной рубахе, волосы дыбом, металась средь клубов банного пара, хрипло орала в микрофон что-то бессмысленное, но требовательное. Кругом дергалась нечистая сила, вся в джинсовом. Потом все сгинуло от петушиного крика.

Солнце рвалось в сенцы. Огненноперый красавец почтительно клокотал, переминаясь на щелястом полу. Мрачно держась за щеку — болело, да еще как! — Коля вышел на крыльцо.

Степанида Петровна стояла напротив в скромных хлопчатобумажных трениках. Вверх ногами. Глаза у нее были открыты, но вряд ли она что-нибудь видела, закаменев в классической йоговской позе, исцеляющей, как утверждают авторитеты, ровно от тысячи недугов — телесных, умственных и духовных.

Отношение к йогам у Коли было двойственное, как у городского жителя к ужу. Одно время он даже подумывал заняться романтичными упражнениями — асанами. Но кстати прочел надлежащую брошюру, где сообщалось, что студент А. от этих асан свернул шею, а пенсионерка Б. почувствовала боли в сердце.

Как ученый Коля понимал, конечно, что грош цена таким сведениям, что боли в сердце у пенсионеров бывают и без того, что для минимальной, так сказать, репрезентативности следует обработать статистически хотя бы сотню вывихнутых шей и сравнить процент вывихиваемости у йогов и у нормальных людей.

Как человек, Коля после брошюры купил гантели. Вскоре, правда, подарил их приятелю на день рождения: дело было перед получкой, вышел очень недурной и полезный презент, жена приятеля тут же начала отбивать гантелью эластичные универсамовские антрекоты…

На тощую бабкину лодыжку сел овод. Бабка покачнулась, засучила ногами, но овод был не дурак. Пришлось ей выйти из нирваны.

— Доброе утро! А я уже в росе купалась. День-то какой!

— Мне бы твои заботы, — угрюмо подумал Коля. А вслух сказал: — Еду. Спасибо за приют. И вообще…

— Да как же так, — всполошилась Степанида Петровна, — и не погостили нисколько, вы хоть позавтракайте, я шанежек напекла…

— Не могу, — промычал Коля. — Мне бы до врача добраться.

— Зуб? Да вы не за ту щеку держитесь, у вас справа болело! Ах, как же вы запустили зубы, такой молодой, конечно, врачу показаться необходимо, но боль-то зачем терпеть, давайте я…

— Нет уж! — ощетинился Коля. — Потерплю. Без ваших тетера-метера.

Степанида Петровна всплеснула руками: — Ну простите меня, глупую! Пошутила я. Вы такой… впечатлительный. Это овечий счет, им пользовались когда-то западнокимберлендские пастухи. А ведьмы совсем не так, я читала, кажется, у Даля, — она сделала круглые глаза, — …подон, лодон, сукман, дукмап, левурда… Правда, страшно?

Коля шутки не принял. Попрощался сухо.

— Ну что же… Я уважаю вас, Николай Петрович. Вы как Муций Сцевола, — она протянула руку и в глазах у нее залучились, засияли такие бесовские огоньки, что Коля потупился.

— Только бы добраться до города, — думал он, шагая к автомобилю. — С острой болью примут без карточки. Ему представилось лязганье инструмента, мокрого и холодного. Вой бормашины, запах паленой кости, беспомощность и пот меж лопаток. — Ничего, ничего, — шептал он, содрогаясь и не попадая ключом в замок зажигания. — Зато все как положено. Без этой вашей мистики лженаучной.

Машина бойко дернула и сама собой устремилась по вчерашней дорожке. Зуб резанул болью во всю челюсть. — В-ведьма! — взвыл Коля. — Окопались тут!..

На толстом корне под дубом колесо подскочило, глухо стукнула передняя подвеска, Коля ударил головой в крышу и…

Что мы знаем о темпоральном поле? Мимоезжий таукитянец завернул случайно на совсем еще юную планету, от безделья помыл тут свой хроноаккумулятор на виртуальных корпускулах, побросал обтирочную ветошь — а ведь положено ее аннигилировать! — и убыл, беспечно посвистывая в тринадцать дыхалец, растяпа земноводная. Граждане Пришельцы! Не загрязняйте вы, пожалуйста, нашу окружающую среду!

…и, не выпуская из рук кнутовища, Микола брякнулся с телеги на поросшую травой обочину. Сел, помотал головой. — Не иначе, стало быть, амортизаторы прохудились, — сказал он, сильно удивился на такие свои непонятные слова и совсем пришел в себя. Сунулся за пазуху — деньги на месте. Маруська стояла, виновато поглядывала на хозяина: ладно, мол, чего уж, с кем не бывает, поехали. Деревня-то — вон она.

В густых сумерках что-то мохнатое, вроде клок сена, с мяуканьем закружило по опушке, метнулось туда-сюда, встало пеньком, притихло. Маруська фыркнула равнодушно. — Оборотень, — умилился Микола. — Дома, стало быть, слава те господи. Он перекрестился, встал. Спина совсем прошла. Зато ныл зуб — спасу нет. Ну дак, трахнулся эдак о сук-от. Добро еще лоб крепок. — Ничего, — подумал Микола, — зубы для Степаниды — раз плюнуть, куда супротив нее этим… антихристам городским.