Олег Чарушников - Здесь могут водиться люди (сборник)

— Все-таки глупо, — сказал однажды Петрушин. — Я говорю, неразумно таскать жесть и пружины с фабрики на завод и обратно. Давай так: часть твоих кроватей я буду собирать у себя, а ты, Арам, понемножку штампуй крышки из своей жести. Сэкономим массу времени!

Решительный Гурьянц не заставил себя упрашивать, и выполнение плана подскочило до девяносто девяти и трех десятых. На высоких совещаниях директоры сидели теперь в первых трех рядах и с достоинством посматривали на президиум. Но Гурьянц продолжал страдать.

— Семи десятых для счастья не хватает! Думай, друг, думай!

— Все дело в неритмичности, — размышлял Петрушнн. — Львиная доля выпуска приходится на последние десять дней месяца. Вообще-то есть у меня одна идейка. Не знаю, как ты к ней отнесешься…

— Вах! — только и смог произнести Гурьянц, узнав, в чем состояла идея. Отныне для завода и фабрики настали светлые денечки. На высоких совещаниях директоры восседали в президиумах. Гурьянц время от времени спускался оттуда, чтобы доконать коллег очередным достижением. Его фабрика спокойно давала сто десять процентов. Петрушин удовольствовался ста пятью. Коллеги восхищались и недоумевали. Но еще больше была поражена комиссия, прибывшая из министерства изучать передовой опыт. На заводе электрочайников члены комиссии застали самый разгар работы. Шли первые дни месяца, но никто и не думал простаивать. Чайниковцы в поте лица собирали кровати. Плечом к плечу с ними трудились друзья-кроватники. Люди торопились. Покончив с месячной программой выпуска кроватей, надо было перебираться на фабрику и всем обществом делать чайники. Петрушин ничего не придумал. Он просто использовал старинный крестьянский метод, гак называемую помочь. Простои, а стало быть и авралы, исчезли. На них попросту не оставалось времени. Пораженная комиссия немедленно укатила обратно в министерство, прихватив с собою директоров… Петрушин и Гурьянц вернулись очень грустными. Выводы были сделаны самые решительные. Кроватную фабрику обязали перейти на производство самокатов. Электрочайниковцев переключили на выпуск настольных ламп. На высоких совещаниях директоры вновь заняли старые места в последнем ряду и о плане старались не разговаривать.

— Вах! — вздыхал Гурьянц.

— Охохонюшки… — вторил Петрушин.

Однажды во время перерыва Петрушин оглянулся и спросил:

— Слушай, Арам, у тебя, говорят, с подшипниками туго… У нас этого добра навалом, а вот с кабелем…

— Есть, есть кабель! — горячо зашептал Гурьянц.

— Углубим сотрудничество? Махнем не глядя?

— Вах! Конэчно, махнем!

— Только тс-с-с-с… — шепнул Петрушин. — Мы не знакомы.

— Тс-с-с-с! — отозвался Гурьянц. — Первый раз тебя вижу, дорогой.

Директоры сделали непроницаемые лица и расселись по разным концам последнего ряда. Высокое совещание продолжалось.

Кран-балка снова сломался, и бригада такелажников простаивала.

— Опять штифт барахлит, — злился бригадир Ивакин. — Не фиксирует, зараза!

— Слышь, Петрович, — крикнул он мастеру участка Вавкину. — Что за дела? Снова стоим с утра. Выбей для нас штифтов хоть с пяток! («Остальные пригодятся про запас», — решил бывалый бригадир.)

— Так ведь, небось, дефицит, — засомневался Вавкин. — Штифты…

— А нам стоять? Мочалу жевать, так? — наступал бригадир.

— Ладно, — согласился Вавкин. — Попробую. Дело вообще-то хорошее.

И пошел к начальнику цеха Сидоренко.

— Я вам официально заявляю, товарищ начальник! — с порога начал мастер. — Эта бодяга мне вот уже где! Третий день такелажники возле кран-балки спят. Скоро в нем клопы заведутся. Так дела не делают! Срочно нужен десяток штифтов. («Больше пяти все равно не дадут…» — прикинул опытный Вавкин).

— Ты, Петрович, обалдел, — рассудительно заметил Сидоренко. — Рожу я их тебе, что ли? Соображать надо. Жуткий дефицит!

— А тогда заявление на стол! — объявил мастер и привычным жестом припечатал к столешнице обмахрившееся по краям заявление об уходе по собственному.

— Когда-нибудь я тебе его подпишу. Допрыгаешься, Петрович. Ух, подпишу! = помечтал начальник цеха. — Так, брат, подпишу, ммм!..

Сидоренко помотал головой и набрал номер начальника отдела снабжения.

— Короче, так, — брезгливо произнес он в трубку. — Кабель ваши перепутали, я простил… Жесть дырявую достали, я смолчал… Нет, ты, Кузнецов, погоди… Я еще про олифу вместо олеонафта не сказал. И про… Ты давай не кряхти, Кузнецов! Вот тебе мое последнее слово. Если завтра, к восьми ноль-ноль твои молодцы не принесут сотню штифтов, — закрываю цех и топаю к директору! Вот так. А хоть из-под земли! («Половину как пить дать перепутают…»)

Начальник отдела снабжения Кузнецов вытер со лба пот и мигом настрочил заявку в главк: «Под угрозой выполнение плана августа. Могут остановиться механический, гальванический и сборочный цехи. Срочно отгружайте 1000 (тысячу) штук штифтов. Ответ срочно телеграфируйте». («Все равно урежут заявку раз в пять…»)

— Здравствуй, Маша, новый год! — сказал ответственный работник главка Николашин. — Рехнулись они там? Такой дефицит требуют!

И отбил телеграмму в министерство: «Положение угрожающее. Завод электрочайников срывает план квартала из-за острейшей нехватки ряда узлов и деталей. Список прилагается…»

…А через неделю в цехе был жуткий аврал. Всех работников, включая вахтеров и уборщиц, бросили на разгрузку прибывших вагонов со штифтами.

— Теперь, долго простаивать не будем! — радостно потирал руки бригадир Ивакин. — Да и на сверхурочных подработаем. Дело хорошее!

Об одном жалел бригадир. В спешке заказали не те штифты, и кран-балка по-прежнему не работал. Поэтому разгружать вагоны пришлось вручную.

— Ерунда, — успокаивал мастер Вавкин. — Нам еще повезло. Вот на кроватной фабрике не стали связываться с отдельными штифтами, а попросили кран-балку целиком. Что у них было!!!..

Труновы робко вошли в лекционный зал и сели поближе к трибуне.

— Надо непременно все-все записать, — шепнул Трунов, беря жену за теплую, чуть влажную руку. — Во всех деталях, подробно…

— Особенно насчет первых дней после роддома, — вздохнула Наташа. — Ты уж сам спроси, ладно? А то мне как-то неловко…

— Обязательно спрошу, — твердо пообещал Трунов, хотя, по правде сказать, сам стеснялся страшно. — И узнаю, и запишу. Ты, главное, не волнуйся и внимательно слушай. Во всем положись на меня.

Трунов почувствовал, что Наташа робеет еще больше него, ощутил себя защитой и опорой, сел прямее. Вокруг, стараясь не шуметь, рассаживались такие же пары — на лицах выражение тревожного, хоть и приятного ожидания.

На трибуну лектория вышла сухая непроницаемая женщина с папкой — врач педиатр. Трунов подобрался, раскрыл новенькую общую тетрадь и записал на первой странице: «Лекция». Записывать было не совсем удобно, потому что руку жены Трунов не выпускал. Он не успел еще закончить красивую волнистую черту под заголовком, как лектор приступила к делу. Читала она наподобие теледиктора программы «Время» — прямо и строго глядя в текст, изредка поднимая невидящие глаза на публику.