Клиффорд Саймак - Город. Сборник рассказов и повестей

Я схватил с плиты сковороду, распахнул заднюю дверь и швырнул в зверя посудиной, но промахнулся на добрых десять футов. Я так разозлился, что даже не стал ее подбирать, просто лег обратно в постель.

Спустя несколько часов меня разбудил жалобный собачий вой. Я выскочил из постели и подбежал к окну. Ярко светила луна. По шоссе во весь опор мчался помойный пес, будто его преследовал сам дьявол. За ним гналось растение. Одной веткой оно держало его за хвост, а тремя другими нахлестывало по бокам.

Вскоре они скрылись из виду, хотя жалобный вой слышался еще долго. Спустя несколько минут я увидел, что растение возвращается, перебирая корнями, словно паук лапками.

Оно свернуло с шоссе и воткнуло корни в землю рядом с кустом сирени, устраиваясь на ночь. Теперь, по крайней мере, мусорный бак был в безопасности. Если пес вздумает вернуться, пришелец настороже.

Я лежал без сна, теряясь в догадках. Как растение выяснило, что я не в восторге от того, что пес расхищает мой мусор? Должно быть, увидело – если так можно сказать, – как я гнал его со двора.

Во мне крепло приятное чувство, что мы с пришельцем наконец достигли взаимопонимания. Я безмятежно уснул.

Настало воскресенье. Я принялся за починку теплицы, чтобы заточить туда растение.

Оно тем временем отыскало самый солнечный участок и расположилось в земле со всем комфортом, притворяясь огромным раскидистым сорняком, который я поленился выдернуть.

Ко мне в сад забрел сосед вроде как посоветоваться, но он так мялся, что я заподозрил, что у него на уме нечто другое.

Наконец он собрался с духом.

– Представляешь, Дженни клянется, что видела, как у тебя по двору бегало огромное растение. А сынок нажаловался, что оно якобы за ним гонялось. – Он смущенно хихикнул. – Дети чего только не придумают!

– Это точно! – подтвердил я.

Сосед еще немного постоял рядом, дал мне несколько ценных советов и наконец убрался восвояси.

Плохо дело. Если растение и впрямь решило гоняться за детьми, проблем не оберешься.

Я весь день чинил теплицу. Работы было невпроворот, и к вечеру я выбился из сил. Отужинав, вышел на заднее крыльцо и уселся на ступени полюбоваться на звезды. Вокруг царили тишина и покой.

Я просидел так минут пятнадцать, и вдруг услышал шелест. Я обернулся. Из сада, перебирая корнями, на меня надвигалось растение.

Оно вроде как приютилось рядом. И мы с ним глядели на звезды. То есть я-то, понятно, глядел. А вот способны ли видеть растения? Если нет, наверное, у них есть какие-то чувства, которые заменяют им зрение. В общем, мы сидели вдвоем на крылечке.

Чуть погодя растение протянуло ко мне ветку и опустило на плечо листок-ладонь. Я чуть напрягся, но прикосновение было мягким. Я решил, что, если хочу с ним поладить, то отодвигаться не стоит.

Постепенно, так что сперва я даже не заметил, я почувствовал, как меня охватило теплое чувство, как будто растение благодарило меня. Я повернулся, но оно по-прежнему сидело не шелохнувшись, только «ладонь» лежала у меня плече.

И все же каким-то неведомым способом оно дало мне понять, что благодарно за то, что я его спас.

То есть не говоря ни слова, понимаете? Оно не могло говорить, разве что шелестело листвой. А общаться мы могли пусть не с помощью слов, а чувств – сильных, глубоких и искренних.

Я даже смутился от такой горячей, бесконечной благодарности.

– Все нормально, дружище, – сказал я. – Ты бы сделал для меня то же самое.

Похоже, растение догадалось, что я принял его благодарность, потому что взамен на меня снизошло чувство глубокого покоя.

Растение поднялось и засеменило прочь.

Я окликнул его:

– Эй, Папоротник, постой минутку.

Кажется, оно поняло, о чем я прошу, и вернулось. Я взял его за ветку и повел по периметру двора. Если между нами установилась связь, надо не просто наслаждаться чувством благодарности и глубокого покоя, а попробовать объясниться. Так что я провел растение по двору, про себя повторяя: нельзя выходить за его пределы. Я взмок от усилий, но растение вроде бы догадалось, чего я от него хочу. Затем я представил, как растение гонится за соседским ребенком, и мысленно погрозил ему пальцем. Мой новый друг кивнул. Затем я попытался объяснить, что не стоит выходить во двор днем, его могут увидеть. То ли мысль была сложной, то ли я устал… В общем, когда растение наконец выразило согласие, мы оба вымотались до предела.

Той ночью, лежа в постели, я долго думал о связи, что установилась между нами. Не телепатия, но что-то основанное на передаче мысленных образов и чувств. Я решил ухватиться за этот шанс. Если мы научимся объясняться, вдруг впоследствии растение передаст мне что-то менее абстрактное, чем чувства? Что, если оно способно говорить с людьми, понимать их и изъясняться? Тогда его признают разумным существом. Надо показать гостю, как живут люди и почему именно так, а не иначе. Выводить растение за пределы двора нельзя – значит, надо придумать, как объяснить это на месте.

Я развеселился при мысли, что мои дом и двор превратятся в школу для пришельца.

На следующий день мне позвонили из лаборатории.

– Что за образцы вы нам подсунули? – требовательно спросил мужской голос.

– Да просто собрал кое-где. А что не так?

– С первым образцом все нормально. Обычная почва. Вокруг Бертона такой навалом. Но со вторым история невероятная! В нем золотой песок, частицы серебра и медь. Понятно, что лишь крупицы. Но если у кого-то из ваших фермеров много такой земли, то он богач!

– Грузовиков двадцать пять или тридцать, около того.

– Где он ее раздобыл? Откуда?

Я вздохнул и поведал ему о происшествии на поле у Пита.

Сотрудник лаборатории сказал, что выезжает; я едва успел спросить о третьем образце.

– Что они там растили на этой земле? – проворчал он. – Подчистую все высосали, считай, обглодали до косточки. Скажите, пусть удобряют, как следует, добавят извести, да и всего на свете, чтоб напитать, а пока там ничего нельзя выращивать.

К Питу съехались специалисты по почве, среди них несколько ученых из университета; чуть позже на той же неделе после серии крупных заголовков в газетах к нему наведалась и парочка чиновников. Но никто так и не сумел ничего выяснить. В итоге они сдались. Газетчики сперва порезвились как следует, а узнав, что эксперты разводят руками, умолкли.

Все это время вокруг воронки отирались зеваки. Они растащили половину всего песка, так что Пита история здорово обозлила.

– Засыплю эту воронку к чертям собачьим, с меня хватит! – сказал он мне, да так и сделал.

У меня дома тем временем все налаживалось. Папоротник понял, что нельзя выходить со двора. Весь день он усердно притворялся сорняком и больше не гонялся за детьми. Воцарилась тишь да благодать, никто больше не прибегал жаловаться. Но самое прекрасное, что и помойный пес больше носа не казал ко мне во двор.