Клиффорд Саймак - Город. Сборник рассказов и повестей

Я разобрал и вновь собрал при Папоротнике электродвигатель. Не знаю, понял он хоть что-нибудь. Я хотел показать ему, как устроен двигатель, и попытался объяснить, что такое электричество. Дело застопорилось, поскольку я сам не особо соображал в этих вещах. Вряд ли Папоротник уяснил, что такое электродвигатель.

С автомобильным мотором получилось лучше.

В воскресенье мы вместе его разобрали и собрали. Папоротник крайне заинтересовался.

Мы проторчали в запертом гараже бо́льшую часть дня. Я бы лучше провел воскресный день на рыбалке, чем возился с машиной. Не знаю, стоило оно того или нет. Возможно, следовало поискать другие способы объяснить Папоротнику, на чем зиждется земная цивилизация.

Я порядком устал и не услышал звонок будильника, поэтому проспал на полчаса. Я на ходу натянул одежду и помчался в гараж за машиной. Увы, Папоротник разложил на полу детали мотора и усердно трудился, пытаясь их снова собрать, довольный, как слон. Рука у меня потянулась за топором, но я велел себе успокоиться. Запер дверь гаража и пешком пошел на работу.

Весь день я голову ломал, каким образом Папоротник проник в гараж. Неужели проскользнул туда накануне, когда я отвернулся? Или же сумел открыть замок? И интересно, в каком виде я найду машину, когда вернусь.

Я ушел с работы пораньше. Если придется заново собирать мотор, чем скорее примусь за дело, тем лучше.

Вернувшись домой, я убедился, что мотор собран. Папоротник притворялся сорняком во дворе. Выходит, он научился отпирать замок, ведь я закрывал дверь гаража, когда уходил.

Мотор, к моему удивлению, завелся. Я проехался по городу, чтобы убедиться, что все в порядке. Мотор урчал как ни в чем не бывало.

Для следующего урока я выбрал задачку попроще. Достал инструменты и показал Папоротнику, как делать скворечник. Не то чтобы мне нужен был еще один скворечник, в округе их и так было предостаточно, просто я объяснил, как мы работаем по дереву.

Он внимательно смотрел на меня, – и я вдруг почувствовал, что ему грустно. Я протянул к нему руку, чтобы спросить, в чем дело, но ощутил лишь глубокое горе.

Меня аж злость взяла. С чего вдруг Папоротнику пришелся по душе мотор машины, а обычный скворечник вверг его в такую печаль? Я понял это лишь спустя несколько дней, когда Папоротник увидел, что я рву цветы, чтобы поставить их в вазу на кухонном столе.

И тут до меня дошло.

Папоротник был растением. И цветы были растениями. Доски, из которых мы мастерили скворечник, тоже когда-то были растением. Я стоял там с букетом в руке, а Папоротник молча смотрел на меня, и я вдруг осознал, что он чувствовал, узнав, как мы обращаемся со всем живым на нашей планете, – вырубаем леса, едим овощи, делаем из растений одежду и лекарства.

Для него это было сродни тому, как если бы человек прилетел на другую планету и с ужасом обнаружил, что местные сперва выращивают людей, а потом их поедают.

Но Папоротник не злился и не боялся. Ему было грустно. А когда ему грустно, печальней вида представить невозможно. По сравнению с ним бассет с похмелья покажется радостным существом.

Если мы с ним когда-нибудь сможем поговорить по-настоящему о вещах вроде этики и философии, я надеюсь понять, что чувствовал Папоротник, попав на планету, где господствовал культ потребления всего живого. Наверняка он пытался мне объяснить, да только я не сумел до конца разобраться.

Мы сидели с ним на крыльце, глядя на звезды. Прежде Папоротник уже показал мне планету, с которой прилетел, – а может, просто бывал там. Теперь у меня в голове снова возникли нечеткие образы и реакции. Одно место было горячим и красным, другое – синим и холодным. Третье переливалось всеми цветами радуги, дарило ощущение покоя, словно от легкого ветерка, журчащих фонтанов и птичьих трелей в сумерках.

Ему, наверное, пришлось постараться, чтобы у меня перед глазами возник ясный и четкий образ – худосочное, поникшее растение, выглядевшее даже печальней Папоротника, когда ему грустно. Мне стало жаль бедолагу, и тут Папоротник подумал о доброте. А когда он думал о таких вещах, как доброта, грусть, счастье или благодарность, они лились из него нескончаемым потоком.

Он наполнил меня столь огромными добрыми чувствами, что мне стало казаться, будто меня вот-вот разорвет. И вдруг Папоротник начал расти. Он зазеленел и расцвел. Я никогда не видел ничего красивее. Его семена вызрели, коробочки лопнули, из них полетели по сторонам крошечные ростки, радостные и зеленые.

В моей голове поселилась странная мысль. Она бродила там несколько дней, пока я сомневался – вдруг я окончательно спятил. Я отмахивался от нее, но мысль никуда не исчезала. И тогда я решил попытаться.

Единственный способ избавиться от назойливых мыслей – поставить эксперимент.

Позади сарая рос самый жалкий розовый куст на свете. Почему он до сих пор не погиб, я понятия не имею. Он рос там всегда, я помнил его с детства. Я не выкопал его до сих пор лишь потому, что на клочке земли за сараем ничего толкового не посадишь.

Другого растения, которое столь нуждалось бы в помощи, мне не сыскать.

Я скользнул за сарай, пока Папоротник не видел, и встал перед кустом. Я начал думать о нем по-доброму, хотя неимоверно трудно думать добрые мысли при виде чахлого куста. Я чувствовал себя последним болваном и надеялся, что соседям меня не видно, однако продолжал свое дело. Время от времени я наведывался к кусту. Примерно через неделю я понял, что на самом деле полюбил его.

Дней через пять я заметил, что куст изменился. А через две недели из чахлого заморыша он превратился в пышный цветущий розовый куст, которым гордился бы любой садовник. Куст сбросил пожухлые листки, вместо них выросли новые и такие блестящие, словно их натерли воском. А затем на нем появились бутоны, и вскоре расцвели великолепные желтые розы.

Я сомневался, что это моя заслуга; Папоротник мог заметить мои потуги и помог мне. И я решил провести эксперимент там, где он не сможет вмешаться.

Несколько лет Милли пыталась вырастить у нас в офисе фиалку; к тому времени даже она готова была признать поражение. Я постоянно подшучивал над ее стараниями, а Милли злилась. Как и у розового куста, у фиалки была непростая судьба. Ее почти сожрали жуки. Милли забывала ее поливать. Я уронил цветочный горшок на пол. А посетители то и дело стряхивали в него пепел.

Конечно, я не мог уделить фиалке столько же времени, сколько кусту, но я останавливался перед горшком на пару минут и мысленно слал цветку лучи доброты. Через пару недель листья зазеленели, а к концу месяца фиалка впервые расцвела.

Тем временем образование Папоротника шло полным ходом.

Сперва он избегал заходить в дом, затем, когда стал доверять мне, отважился заглянуть внутрь. Надолго он там не задерживался – слишком многое напоминало ему о нашей потребительской цивилизации. Мебель, одежда, овсяная каша на завтрак, бумага, даже сам по себе дом – все было сделано из растений. Я нашел старую масленку, насыпал туда земли и поставил ее в углу столовой, чтобы Папоротник мог поесть в доме, если придет охота.