Олаф Степлдон - Пламя [сборник]

Земля стала полем боя, а города — грудами руин. Все мужчины сражались: ни один не работал. Солдаты были голодными и обессилевшими, но все равно продолжали сражаться. Повсюду, непогребенными, валялись трупы женщин и детей, и все равно рождались младенцы. Чума пожирала народы; земля обезумела.

Война становилась все ожесточеннее и ожесточеннее, и ни одной из сторон не удавалось одержать верх. Начались народные бунты и общественные беспорядки. И все равно во всех землях находились мужчины мира, работавшие против войны, и женщины мира, не желавшие рожать сыновей лишь для того, чтобы те затем гибли в этой мясорубке. Солдаты стали общаться с врагами и дружили с ними между сражениями, хотя по приказу командования снова бросались в бой — убивать. Каждый говорил себе: «Война — это Ад, в котором нет ничего хорошего». Но соседу он говорил: «Мы страдаем за правое дело». И так война уничтожала все вокруг, и зло распространялось по всей земле.

Была на поле боя одна женщина, ухаживавшая за ранеными. Нещадно палило солнце, а запасы воды уже кончились. Раненые начали бредить, но ничего нельзя было с этим поделать. Женщина хлопотала над каждым, но все это время из головы у нее никак не шла одна мысль: «Почему мужчины готовы столько терпеть войну, но ни на что не отваживаются ради мира?»

Огромная масса людей бежала в их сторону, гонимая врагом, убивавшим всех, кого удавалось настичь. Женщина смотрела на них с сочувствием, но остановить не могла. Яростная толпа пронеслась мимо, оставив ее с новыми павшими. Но спустя какое-то время, ведя пленных, вернулись враги. Они хотели схватить ее, но ее обуял гнев столь благородный, столь священный, что они не посмели. Она вскричала: «Друзья, вы же все ненавидите войну, почему вы должны сражаться? Уж не сошли ли вы с ума — ведь можете любить, а вы все равно убиваете? Или вы трусы, раз не осмеливаетесь побросать ваше оружие? Весь земной шар хочет мира, и весь земной шар боится. Посмотрите на это поле брани, ваших рук дело! Что, довольны? Да вы же ненавидите это занятие, да, ненавидите, потому что вы люди, а не волки! У всех вас есть жены, и матери, и любимые, да и дети вам верят. Как можете вы убивать под чистым июньским небом? О, мы все сейчас не видим Бога, и потому нет в нас радости. Но Бог по-прежнему живет в каждом, кто любит; он — в сердце каждого. Бросьте ваше оружие, бросьте! Уж лучше умереть, чем убивать. Уж лучше умереть людьми мира, чем жить воюя. Если вы так поступите, то и другие последуют вашему примеру, а за ними, глядишь, и все остальные, и война закончится».

Вокруг нее уже собралась толпа, и каждый знал, что она говорит правду; так как в душе каждого ее голосу отвечал другой голос, в каждом говорил Бог. Гул одобрения поднялся в толпе, и все принялись бросать оружие, и началось всеобщее веселье. И тогда женщина предложила им разойтись по деревням и селам, призывая к миру. И сказала она: «Большинство из вас будут убиты, но это — во имя мира».

Внезапно их атаковал неприятель, и они позволили себя одолеть. Большинство были быстро уничтожены, но умерли, превознося мир. Враги были так потрясены этим, что вскоре перестали убивать и, тоже побросав оружие, стали людьми мира.

Все это смешанное сонмище разбрелось по округе, убеждая людей прекратить войну. Многие были преданы мученической смерти, но они умирали в радости. И люди были готовы слушать, а потому речи эти стали распространяться. Наконец было достигнуто соглашение, что в определенный день вся война прекратится, все оружие будет собрано вместе и уничтожено. И в этот день это было сделано. Каждый дал обет, держа руку того, кто прежде был ему врагом. Все армии разошлись по домам, и был там праздник.

Затем мужчины начали снова отстраивать то, что было разрушено, и пускать в ход великие мирные предприятия. Повсюду, где прошла война, по-прежнему были невзгоды и страдания, но появилась и надежда. Люди, как и раньше, ссорились и пытались захватить все, что находилось в пределах их досягаемости, но пробудился и новый дух. Сердца людей очистились для начала новой эры — эры познания Бога, эры радости.

Женщина вернулась в свою деревню и обустроила для себя там дом. Она выращивала зелень для продажи и держала домашнюю птицу. Каждую неделю, с полной корзиной, она ходила на рынок. Соседские дети любили ее и называли уменьшительными именами. И часто по ночам она ходила в сад смотреть на звезды и расспрашивать их о своем погибшем друге. Зная все о звездах, она называла их самыми причудливыми именами и научилась слушать музыку, которая есть песнь всех этих звезд. И она познала своего друга, который оказался Богом. Затем, когда радость вернулась в этот мир, она умерла.

В Бельгии, в два часа ночи, водитель санитарной машины вылез из-за баранки и широко зевнул. Дождь шел не переставая уже целые сутки, и кругом было очень влажно. Но вот наконец западный ветер начал победоносно преследовать тучи, наслаивая их хаотичные компании одну на другую. Внезапно засветила луна. Белые разрушенные дома с одной стороны улицы, жмущиеся, словно овцы, друг к дружке, смотрели в направлении востока и осветительных снарядов. Темные разрушенные дома с противоположной стороны вырисовывались на фоне неба силуэтами разбитых стен и балок. Какое-то время водитель просто стоял наблюдая: он начал вздыхать, но успешно перевел вздох в новый зевок и вернулся к машине, чтобы подготовить ее для приема двух лежачих больных. Затем он пересек то, что когда-то было детской площадкой, направляясь к медпункту, некогда — школьному подвалу. До чего же медленно сегодня выносят раненых! Он осмотрел новую дыру, образовавшуюся там, где снаряд прошел через здание. Постоял рядом с грудой обломков, глядя на луну. Прямо над головой проплывало тяжелое белое, вертикального развития, облако. Он смотрел вверх, на его края, словно стоял у подножия некой нелепой воздушной пизанской башни, бесконечно долго падающей на него через явно столь же глубокое, что и вселенная, небо. Луна взирала на него взглядом столь выразительным, будто отчаянно пыталась сообщить какую-то хорошую новость. На миг он замер, очарованный этой внезапной красотой, но потом опомнился и адресовал луне сдержанный зевок.

Вынесли раненых; стонущего и безмолвного; лицо первого было искажено судорогой и наполовину прикрыто пледами, лицо второго — полностью замотано белыми бинтами. Носилки быстро поместили в салон, водитель и санитар-носильщик заняли свои места, и старенький автобус потащился по улице.