Олаф Степлдон - Пламя [сборник]

— В принципе — ничего нового, — заметил старик.

— О нет, кое-что новое там все же присутствовало, — сказал молодой летчик. — Этим новым была духовная любовь к подобному образу жизни как абсолютное благо, а не просто как средство достижения социального процветания. К тому же любовь эта была в некотором роде мистической, потому что хотя эти люди и не связывали себя обещанием верить в конечную реальность, а в большинстве своем и вовсе не имели отношения ни к какой организованной религии, они с полной уверенностью чувствовал^ что каким-то образом, который они не могли определить на уровне интеллекта, борьба за свет как раз таки и является истинным смыслом и целью всего сознательного существования. И поддерживая себя в жестком режиме подготовки к этой борьбе, они обнаружили — выражаясь их же словами — «мир, превосходящий всяческое понимание». Это почтительно агностическое, хотя и глубоко мистическое ощущение, разрушающее иллюзии и распространяющееся, словно огонь, от сердца к сердцу, быстро стало новой психологической установкой.

Беспокойно ерзавший на своем сиденье старик решил-таки оспорить услышанное.

— Минутку, минутку! К чему вы клоните? Это мистическое ощущение, как вы его называете, было всего лишь субъективной стороной объективного давления обстоятельств, которое и дало людям понять, что они должны сплотиться или погибнуть. Разумеется, я знаю, что ваши мистики, в большинстве своем, сделали верный выбор, встав на сторону будущих победителей, знаю, что они создали обнадеживающую, хотя и сомнительную идеологию, придали революции новый мощнейший импульс, но…

— Они играли ведущую роль в подготовке Американской революции, — сказал пилот, — что и предотвратило войну.

— О, да, — согласился старик. — И все же…

— А также инспирировали перемены в России, которые едва не привели ко второй Русской революции. Благодаря им Россия стала цитаделью нового агностико-мистического коммунизма, та самая Россия, которая была оплотом и предыдущей разновидности коммунизма.

— Постойте! — воскликнул старик. — Пусть русские и увлекались, хотя не так уж и сильно, мистицизмом, в новом мировом порядке не было практически ничего мистического. Эти десять лет революций привели к образованию отвечающей здравому смыслу всемирной федерации социалистических государств, которая никоим образом не является чем-то напыщенным или же высокопарным.

— Вы правы, — сказал молодой человек. — Дело в том, что, если новый мощнейший импульс этой мировой революции придали агностические мистики, то собственно созданием нового порядка занимались уже профессиональные революционеры. Их работа состояла в том, чтобы успешно завершить большие экономические и социальные преобразования и обеспечить безопасность установленного режима, поэтому они сосредоточились, что мне представляется вполне разумным, на самодисциплине для своих многочисленных сторонников и предписанной дисциплине для оппонентов. Но когда новый порядок был уже твердо установлен, потребовалось нечто иное, но ваши старые воины революции, — молодой пилот улыбнулся спутнику, словно извиняясь, — этого так и не осознали. Всю мощь нового религиозного чувства, благодаря которому народ и поднялся на революцию, вы использовали лишь на словах. Для вас оно являлось лишь ободряющей порцией рома, придающей простым людям хмельной смелости. Вы не смогли понять, что то было реальное, истинное пробуждение, которое должно было породить глубокие и продолжительные изменения образа жизни всего человечества, а вместе с ними — и трансформацию и всего характера вашего нового мирового порядка.

— Да нет, почему же? Мы это поняли, — сказал старик, — и мы увидели в нем как хорошее, так и опасное. Оно напоминало первую умеренную дозу двух древних социальных ядов, индивидуализма и суеверия. Возьмем, к примеру, излюбленное словечко ваших друзей — «инструмент». Они не говорят, что индивид — это «инструмент» общественного прогресса; нет, им этого мало. Они говорят, что индивиды, вся человеческая раса в целом, являются «инструментами» для соответствия «духу». Это чистое суеверие.

— Говоря, что человечество — это инструмент, — ответил пилот, — мы говорим нечто такое, что ваше поколение почти неизбежно гонит от себя, отбрасывает, полагая лицемерием. И, конечно же, мы не можем доказать это на уровне интеллекта. Но интеллект не может это и опровергнуть. Фактически, это и не нуждается в доказательствах. Это ясно как день, как дважды два четыре. И раннему агностическому мистицизму, поглотившему вашу Новую образовательную политику, удалось открыть молодежи на это глаза. Мы, — объявил юноша с улыбкой, свидетельствовавшей о том, что его следующую ремарку не следует воспринимать как помпезную или оскорбительную, — сейчас являемся первым полноценным, неущербным, образно выражаясь, поколением и первым поколением, обладающим даром предвидения. Это, конечно, не наша заслуга, а стариков; но такие уж мы есть, и именно такими нас и следует воспринимать, а не пытаться навязать нам тривиальную дисциплину, которая была уместна в эпоху социальной незащищенности, но давно уже устарела.

Оба какое-то время молчали. Старик смотрел, как под самолетом пробегают, развертываясь перед ними и свертываясь после них, словно большая карта, зеленые луга. С этой высоты Англия выглядела почти такой же, какой была в годы его молодости, но как же изменились англичане, особенно новая молодежь!..

Вскоре, вспомнив о своем первоначальном намерении, он попросил спутника:

— Расскажите мне о себе. Помогите понять, что же вы за сверхлюди такие — нынешняя молодежь!

Пилот рассмеялся. После небольшой паузы он сказал:

— Ну, мне двадцать три года, я профессиональный летчик, студент университета. Изучаю биологию. Моя специальность — полеты птиц и насекомых. Я произвожу телекиносъемку птиц в полете и микрокиносъемку насекомых. Но вообще-то меня уже начинает все больше и больше интересовать психология, и когда я стану слишком старым для первоклассных полетов, возможно, вполне сгожусь и для какой-нибудь психологической работы. Если же нет, стану обучать летчиков. Полтора года назад я женился. Моя жена, конечно же, фактически сверхдевушка. Ей тогда было двадцать, а сейчас мы уже ждем ребенка. Она учится в Лондонском педагогическом колледже, но вот-вот переберется в их родильный дом. После родов она вернется к занятиям и педагогической деятельности — будет работать сначала на половину, а затем — на три четверти ставки. Колледж располагает своими собственными яслями и детским садом, так что помощь ей обеспечена. У нас квартира в пяти минутах ходьбы оттуда.

— Довольно-таки ранний брак, не так ли? — заметил старик.