Олаф Степлдон - Пламя [сборник]

— Не для нашего времени. И не только потому, что страна нуждается в детях, но и с индивидуальной точки зрения. Мы отдаем себе отчет в том, что без опыта продолжительного партнерства сегодня невозможно жить полноценной жизнью. Хороший брак — это микрокосм всего коллективного опыта. Конечно, если он потерпит неудачу, мы сможет расторгнуть его, признав ошибку; но неудачи он не потерпит. Разумеется, на первом месте у нас стоят другие дела, а со временем появятся и новые. Но мы на самом деле принадлежим друг другу безраздельно, поэтому решили узаконить эти отношения. К тому же мы хотим, чтобы наши дети знали: мы с самого начала были друг в друге уверены.

А моногамия-то восстанавливается, подумал старик. Странно! Единственный снобизм типичного современного молодого ума заключался в снобизме счастливых молодоженов, уже ставших родителями. Но быть уверенным друг в друге в двадцать с небольшим лет! Рискованное начинание, ничего не скажешь. И однако же… возможно, Новая образовательная политика, с ее мелочной заботой об эмоциональном развитии и новыми методами психосинтеза, действительно произвела более глубоко знающий себя и других и устойчивый в душевном отношении тип. Новая молодежь, похоже, и впрямь обладала внутренней стабильностью и гармонией, которых так недоставало молодым в его собственные ранние дни. Моногамия, когда она работает, несомненно, придает обоим партнерам нечто необычайно ценное, нечто уравновешивающее и укрепляющее. Мысленно он обратился к прошлому, вспоминая приятные, но мучительные и эфемерные моменты собственной жизни. Как поверхностно он и дорогие его сердцу люди знали друг друга! Припомнил он и свой поздний, отчаянный, бездетный брак и бурное расставание.

Самолет пролетал уже над окраинами Лондона, и внимание старика привлекло впечатляющее зрелище гигантского города, расширяющегося под ним и простирающегося во всех направлениях, чтобы постепенно раствориться затем в летней дымке. Ни малейшего дыма не наблюдалось. Каждое из видневшихся внизу зданий отчетливо вырисовывалось в лучах утреннего солнца, словно аккуратный кристаллик среди тысяч ему подобных. Все это единое целое, походившее на кристаллизированный и покрывшийся зеленой плесенью большой лоскутный ковер, в действительности состояло из множества парков, садов и длинных рядов деревьев, тянувшихся вдоль новых широких бульваров. Темза казалась яркой лентой, позаимствовавшей цвет у голубого неба. Пока самолет описывал круг, мало-помалу снижаясь, старик подмечал знакомые местные ориентиры: башню нового здания парламента (бывшие строения были разрушены в ходе волнений), древний купол собора святого Павла, громаду строений университетского колледжа. Теперь он мог различать даже машины, движущиеся по улицам. Лодки на Темзе выглядели маленькими плавунцами. Башни и шпили резко устремились вверх, когда аэроплан опустился до уровня флюгеров. Выпустив вперед лопасти винта, он покружил там и сям, словно выбирающая цветок пчелка, пока пилот выискивал подходящую посадочную площадку, после чего приземлился в специально выделенном для стоянки самолетов и уже битком набитом небольшом парке, по-прежнему называвшемся Лестер-сквер.

Так как немного времени до того момента, когда ему надлежало занять свое место среди Отцов революции, старик пробился сквозь оживленную толпу к набережной и своему любимому кафе. Во все свои редкие визиты в Лондон он поражался контрасту между современными, имеющими здоровый и свежий вид лондонцами, столь хорошо, хотя и просто одетыми, и лондонцами времен его молодости, внешний облик которых варьировался от откровенной убогости через патетическое и неудачное имитирование элегантности до вульгарной претенциозности. Теперь же даже в Ист-Энде убогость не проявлялась ни в домах, ни в одеждах. Исчезли трущобы и их обитатели. Легкий, едва уловимый контраст ощущался и между лондонцами прежними и нынешними. В сравнении с этими весьма самоуверенными и приветливыми лицами, комбинированный портрет бывших людских масс, воскрешаемый его памятью, выражал измученную, озабоченную, скрытую, иногда даже озлобленную раздражительность, в которой лишь на мгновения вспыхивало врожденное дружелюбие.

Он пересек широкую лужайку, примыкающую к Темзе, и оказался у своего кафе, приютившегося у самой кромки воды. Оно стояло почти на том же месте, где когда-то, давным-давно, возвышалась Игла Клеопатры, теперь возвращенная на родину. Здесь он, опять же — давным-давно, будучи безработным юнцом, плевался в Темзу, одержимый презрением и яростью ко всей вселенный. Теперь, зайдя в яркое небольшое строение и опустив монетки в соответствующие отверстия автоматов, он получил кофе и кексы, после чего вышел с подносом на террасу через выходящие на реку двери. Практически единственным, что связывало его с прошлым, был купол собора святого Павла, находившегося довольно-таки далеко вниз по течению реки, но отчетливо различимого и выглядевшего серебристо-серым в условиях чистой атмосферы. Конечно, был еще мост Ватерлоо, открытый как раз таки в годы его молодости и, несомненно, являвшийся тогда предвестником нового порядка. Южный берег, раскинувшийся по ту сторону стороны почти прозрачной реки, с ее бездымными буксирами и вереница барж, прогулочными лодками и длинными обтекаемыми общественными пассажирскими судами, изменился значительно. Там, где некогда располагалось беспорядочное скопление ветхих домов, сильно поврежденных войной, теперь стояло относительно строгое строение из стекла и бетона — офис специальных представителей Всемирной федерации в Британии. Над зданием развевался большой флаг, демонстрируя белую сферу на светло-голубом фоне — почти уже легендарную эмблему лояльности человеку. Она давно уже стала фокальным символом того страстного увлечения гуманностью, которое, после стольких десятилетий трагедий и героизма, наконец поднялось в неудержимом потоке и основало Новый мир. Чуть выше по течению, там, где когда-то находился железнодорожный мост, ведущий к вокзалу Чаринг-Кросс, старик увидел — и с пару минут просто им любовался — большой новый автомобильный мост, перекрывавший реку единой лучковой арку, сооружение которой стало возможным лишь с появлением новых синтетических металлов. За мостом он разглядел уже попадавшуюся ему сегодня на глаза башню нового здания парламента.

Старый революционер имел все основания гордиться этим новым Лондоном, так как он тоже внес свой скромный, но полезный вклад в то, чтобы город стал таким, каким он сейчас являлся. Ему нравились не только новые широкие бульвары с их современными строениями, но и старые георгианские скверы. Новые архитектурные сооружения, по его ощущениям, смешались в монолитное единство с постройками былых времен, символическое единство новой жизни английского народа. И все же, пусть и немного нелогично, его одолевала тоска по старому задымленному, классовому, склонному к снобизму, филистерскому Лондону, Лондону, в котором, в конечном счете, юноши вставали на путь возмужанию без всех этих современных изнеженностей. Но пора было двигаться. После непродолжительной, уложившемся в несколько минут, прогулки он занял зарезервированное за ним место в первом ряду установленной на новой лондонской Грейт-сквер трибуны, куда для завершающей церемонии должны были подтянуться участники процессии. Он поудобнее устроился среди других старых реликвий легендарного периода, ощущая себя одновременно и почетным гостем, и своего рода выставочным экспонатом. Духовые инструменты возвестили о приближении процессии. Вскоре первая национальная колонна появилась на Грейт-сквер, обошла площадь кругом и встала на предназначенное ей место. Как и предполагал старик, то оказались китайцы, возглавившие шествие на правах старейшей мировой цивилизации. Колонна за колонной, на площадь появлялись представители всех наций.