Олаф Степлдон - Пламя [сборник]

Большим подспорьем в их отношениях было прекрасное чувство юмора Олафа. Он обожал добродушные шутки и вступал в дух веселья при первой же возможности. Со здоровьем у него никогда не случалось проблем, что, безусловно, способствовало его спокойному, ровному настроению. При всей его беззаботной небрежности он, тем не менее, был крайне систематичен практически во всем что делал — о чем, к примеру, свидетельствует абсолютная законченность его альбомов для вырезок. Вот уж кого бы я точно не назвал рассеянным профессором!

Доказательство его самозабвенной любви к детям по-прежнему находится в этом доме. Втиснутый в стену книг, многие из которых Олаф унаследовал от отца, вот он — небольшой томик, озаглавленный «Стихи для Мэри и Дэвида». Это собственные (и очень хорошо написанные) рифмованные стишки Олафа для его детей, написанные от руки и проиллюстрированные им же в цвете. Добрую половину своей жизни Стэплдон по-дилетантски занимался живописью. Одно время он даже посещал некую лондонскую художественную школу. Один результат этих посещений все еще висит в доме Стэплдона — нарисованная им картина, которую я бы обозначил как: «Кукурузное поле во время жатвы». Она показывает хорошее восприятие цвета и стиль, пролегающий между реализмом и импрессионизмом. Некоторые читатели будут удивлены, но он сам нарисовал обложку к английскому изданию своей книги «Странный Джон». Оригинал выполнен карандашом в розовых, синих и черных тонах и как визуализация, иначе говоря — мысленное представление, главного персонажа романа просто поразителен!

Каталог имеющихся в доме книг, судя по всему, был составлен для того, чтобы можно было определить: что из всего этого он мог когда-либо читать. Книги присутствуют практически в каждой комнате: его жена тоже была заядлым читателем, обладавшим собственным интеллектуальным любопытством. В глаза сразу же бросается огромное множество серьезных философских трудов. Беглый осмотр позволяет выявить еще и такие книги, как: «Питер Иббитсон» Джорджа Дю Морье, «Путешествие к Арктуру» Дэвида Линдсея, «Эревхон»

Сэмюэла Батлера, «Фиолетовое облако» М.Ф. Шила (издание 1929 года), «Мир Уильяма Клиссолда» Г.Д. Уэллса. (Стэплдон, между прочим, имел короткую переписку с Г.Д. Уэллсом, которая включала обсуждение научно-фантастических фильмов.) Эта библиотека не оставляет нам причин сомневаться в его утверждении, что он даже не помнит, читал ли какой-нибудь научно-фантастический журнал в период написания «Создателя звезд». Тем не менее Стэплдон признавал, что читал книги Верна, Уэллса и — кто-то, вероятно, скривится — Эдгара Райса Берроуза.

Большую часть личных документов Стэплдона (завещанных Ливерпульскому университету) его жена благоразумно решила придержать у себя до своей собственной смерти. «Какой смысл посещать дом Олафа Стэплдона, если в этом доме не будет его души и духа? — вопрошает она. — Люди, которые относятся с определенным уважением, любовью, чувством к его творчеству, возможно, получат мало удовлетворения от вида одних лишь материальных стен и мебели в его комнате. Но обнаружить его библиотеку, альбомы, дневники, бумаги на их прежних местах — это совсем другое. Остается реальная сущность человека».

Природа некоторых из серьезных работ, которые он читал, и которые по-прежнему находятся в его библиотеке, показана в библиографии его второй философской книги, «Пробуждающемся мире» («Метуэн», 1934). Они классифицированы под следующими заголовками: Сегодня, Цель-Мира, Человеческая Индивидуальность, Искусство, Наука, История, Философия и Религия. Особый интерес представляет то, что в списках упоминаются и «Возможные миры» Холдейна. Судя по предисловию к «Пробуждающемуся миру», Сгэплдон смог принять критику и готов был кое-что переписать при необходимости, так как он дважды упоминает об отклоненной ранней версии книги и благодарит всех тех, кто помогали ему привести ее в допустимый вид: свою жену Агнес; Э.В. Рью, давнего друга и редактора из «Метуэна», и профессора Л.К. Мартин из Ливерпульского университета.

Этой же троице, а также Джеральде Хёрду, адресованы его слова благодарности в предисловии ко второму на сей раз уже художественному произведению Стэплдона, «Последним людям в Лондоне». (Хёрд впоследствии станет замечательным автором детективных и научно-фантастических романов.) Эта книга, изначально выпущенная издательством «Метуэн» 27 октября 1932 года, в 1934 году была переиздана и продавалась по более низкой цене: тиражи были маленькими, и книг вскоре стало не достать. Возможно, в какой-то мере на это повлиял и тот факт, что половина книги была посвящена истокам, ходу и последствиям Второй мировой войны, а также рассказывается британцем с британской точки зрения народу, который потерял в войне миллионы человек и утратил свою доминирующую позицию в мире.

Я говорю это потому, что, если судить по нынешним стандартам, «Последние люди в Лондоне» — в лучшем случае, скучная книга. Лишь затея с рассказом истории через наблюдение обитателя планеты Нептун, живущего в далеком — спустя два миллиарда лет — будущем, позволяет, хотя и с натяжкой, считать это роман научно-фантастическим. Он, безусловно, стал глубоким разочарованием для тех, кто восхищались непараллельным масштабом «Последних и первых людей», а затем обнаруживали, что сосредоточены всего на нескольких годах человеческой истории. В первых и последних главах встречался кое-какой поразительный воображаемый материал о планете Нептун, но все то, что было втиснуто между ними, устарело прежде, чем книгу завезли в магазины.

Мы видим, что здесь автор впервые использует тот метод, который был единственной движущей силой в «Разделенном человеке». Придурковатый мужчина, всюду создающий путаницу; случающиеся у него редкие «озарения», которые ненадолго позволяют ему видеть людей чуть ли не насквозь, после чего он снова впадает в свое обычное глупое поведение. Это дополняет способность главного героя проникать в чужие умы и вкратце видеть события с их точки зрения. Все это осуществляется через посредство последней человеческой расы планеты Нептун, которая исследует прошлое и воздействует на него. Их мотив — дать тем, с кем они контактируют, более ясную перспективу их мира, их самих и их потенциала. Однако, когда книга заканчивается, Стэплдон говорит нам, что эти последние люди и сами уже движутся к концу своей жизни, опускаясь в конечный период ментальной и физической дегенерации. То есть, получается, человек получал советы от существа, ни в чем его больше не превосходящего. Так зачем слушать рассказ о причинах, значениях и результатах Второй мировой войны из уст того, кто, возможно, знает об этом еще меньше, чем сами читатели?