Кормак Маккарти - Дорога [Литрес]

Женщина сидела в углу комнаты, прижимая к себе мужчину. Сняла пальто и укрыла им раненого. Увидев незнакомца, начала его проклинать. Ракета сгорела на полу, оставив после себя кучку беловатого пепла и запах обгоревшего дерева. Он подошел к окну и выглянул на улицу. Взгляд женщины неотступно следовал за ним. Жидкие прямые седые волосы.

– Еще кто-нибудь здесь есть?

Молчание в ответ. Прошел мимо нее, посмотрел в других комнатах. Рана сильно кровоточит. Чувствовал, как брючина прилипает к ноге. Вернулся в первую комнату.

– Где лук?

– У меня его нет.

– Где он?

– Не знаю.

– Они вас тут одних бросили, да?

– Я сама захотела.

Повернулся и поковылял вниз. Распахнул дверь и, пятясь задом, вывалился на улицу, не спуская глаз с дома. Добравшись до тележки, рывком ее поднял и сложил вещи. Прошептал:

– Иди рядом. Иди рядом.

Остановились в здании магазина на окраине города. Завезли тележку в подсобку, закрыли дверь и приперли ее тележкой же, повернутой боком. Взял горелку, разжег ее и поставил на пол. Расстегнул ремень и снял залитые кровью брюки. Мальчик внимательно наблюдал. Стрела глубоко рассекла кожу над коленкой. Рана – дюйма три длиной. Кровь не останавливается, нога – мертвенно-бледная. Видно, что рана глубокая. Стрела. Сделали из куска железа, из ложки, бог его знает из чего. Взглянул на мальчика.

– Найди мне аптечку.

Мальчик не тронулся с места.

– Принеси мне аптечку, черт побери. Чего расселся?

Ребенок вскочил и побежал к тележке. Начал рыться в вещах. Принес аптечку и отдал отцу, и тот взял ее, ни слова не говоря, поставил перед собой на цементном полу и открыл. Дотянулся до горелки и прибавил огня. Велел:

– Принеси мне бутылку с водой.

Мальчик принес бутылку. Отец отвинтил пробку и плеснул воды на ногу. Зажал пальцами края раны, смыл кровь. Продезинфицировал. Надорвал зубами пластиковую упаковку и вытащил оттуда небольшую иглу с крючком на конце и шелковую нить. Наклонился поближе к огню и стал продевать нить в ушко. Зажав иглу в зубах, достал из аптечки зажим и соединил края раны, а затем принялся накладывать швы. Работал без остановок, сосредоточенно. Мальчик сидел на полу. Оторвавшись на секунду, глянул на сына. Сказал:

– Не смотри, не надо.

– Ты ничего?

– Нормально.

– Больно?

– Да. Больно.

Завязал узел, и потуже затянул, и перерезал ножницами из аптечки шелковую нить, и взглянул на ребенка. Мальчик не отрываясь смотрел на его рану.

– Прости, что накричал на тебя.

Мальчик поднял глаза.

– Пустяки, пап.

– Ну что, помирились?

– Конечно.

Утром шел дождь, от порывов ветра где-то на задворках громко дребезжало стекло. Выглянул в окно. Стальной док посреди бухты, частично разрушенный, наполовину под водой. При входе в бухту из воды торчат рубки затопленных рыболовных судов. Никакого движения. Все, что хоть как-то могло двигаться, давно унес ветер. Ногу дергало, и он снял повязку, протер рану спиртом и стал внимательно ее рассматривать: ткань около швов воспалилась, приобрела землистый цвет. Крепко перевязал рану и надел залитые кровью брюки.

Целый день провели в магазине, сидя среди коробок и ящиков.

– Не молчи. Разговаривай со мной.

– А я разговариваю.

– Разве?

– Ну, сейчас же говорю.

– Хочешь, расскажу тебе какую-нибудь историю?

– Не надо.

– Почему?

Мальчик глянул на него и отвернулся.

– Почему?

– Потому что в них одна выдумка.

– На то они и истории.

– Ну да. Только в твоих историях мы всегда помогаем людям, а на самом деле – никогда.

– Хорошо, тогда ты мне расскажи историю.

– Не хочется.

– Ладно.

– Мне нечего рассказывать.

– Расскажи про себя.

– Ты и так все знаешь. Ты всегда со мной.

– У тебя есть истории в голове, которыми ты со мной не делишься.

– Ты про сны говоришь?

– Например. Или расскажи, о чем ты думаешь.

– Но ведь истории должны быть с хорошим концом.

– Необязательно.

– А ты всегда только такие рассказываешь.

– А ты таких не знаешь?

– Мои больше похожи на нашу жизнь.

– А те, что я рассказываю, нет?

– Нет.

Посмотрел на сына.

– Наша жизнь, по-твоему, кошмар?

– А ты как думаешь?

– Ну смотри. Мы пока живы. Столько всего плохого произошло, а мы еще живы.

– Ну да.

– Ты не считаешь, что это здорово?

– Думаю, что ничего особенного в этом нет.

Они придвинули к окнам разделочный стол, расстелили на нем одеяла, и мальчик улегся ничком, рассматривая бухту. Отец устроился так, чтобы можно было поудобнее вытянуть ноги. Между ними на одеяле – револьвер, сигнальный пистолет и коробка с ракетами. Отец сказал:

– А я полагаю, она не такая уж и плохая. Совсем не плохая история. Что-то в ней есть.

– Не переживай, пап. Я бы хотел немного помолчать.

– А как насчет снов? Раньше ты мне их рассказывал.

– Я не хочу сейчас разговаривать.

– Ладно.

– У меня и сны все какие-то плохие. В них всегда что-то не то случается. Ты сам говорил, что это нормально, потому что хорошие сны – плохой знак.

– Может, и так. Не знаю.

– Когда ты просыпаешься от кашля, то стараешься уйти подальше или в сторону. А я все равно слышу твой кашель.

– Извини, пожалуйста.

– Однажды я слышал, как ты плакал.

– Помню.

– Если мне нельзя плакать, то и ты не должен.

– Хорошо.

– У тебя нога заживет?

– Да.

– Не врешь?

– Нет.

– А то она выглядит ужасно.

– Ну уж, не преувеличивай.

– Тот человек хотел нас убить, так?

– Да, пытался.

– Ты его убил?

– Нет.

– Ты говоришь правду?

– Да.

– Ну ладно.

– Теперь все выяснил?

– Да.

– Я думал, ты не хочешь разговаривать.

– Не хочу.

Прошло два дня, прежде чем они отправились дальше. Отец плелся, прихрамывая, толкая перед собой тележку, мальчик не отходил от него ни на шаг, пока они не вышли за черту города. Дорога пролегала вдоль серого плоского берега, на ее поверхности то и дело попадались холмики песка, нанесенного ветром. Песок сильно затруднял движение, в некоторых местах приходилось отгребать его доской, которую они примостили внизу тележки. Вышли на пляж, укрылись от ветра за дюнами и сели рассматривать карту. Захватили с собой горелку, вскипятили воду и заварили чай. Сидели, закутавшись от ветра в одеяла. На самом берегу потрепанные бурями и непогодой шпангоуты старинного корабля. Серые, занесенные песком бимсы, старые крепежные болты ручной работы. Изъеденная ржавчиной оснастка из железа глубокого сиреневого цвета, выплавленного где-то в печах Кадиса или Бристоля и прокованного на почерневших от копоти наковальнях, способная и три столетия противостоять морской стихии.

На следующий день они миновали заколоченные досками дома – руины приморского курорта. Дорога уходила от берега вглубь, в сосновый лес, где пепел смешивался с сосновыми иголками и в темных кронах шумел ветер.