Андрей Подымалов - Создать Веру - убить Веру

— Ты не переусердствовал?

— Нет, в обычных пределах.

— Хорошо, больше его не трогай.

Когда они остались одни, прокуратор повернулся к Каиафе.

— Можешь взять отряд солдат.

Когда я вернулся от прокуратора, то застал апостолов собирающими свои вещи.

— Мы переезжаем, — сказал Иисус в ответ на мой недоуменный взгляд.

— Куда?

— Я еще не решил. К вечеру съедем с постоялого двора, переночуем в Гефсиманском саду, благо ночи сейчас теплые, а рано утром двинемся в путь.

— А что за спешка? Можно было бы и здесь переночевать.

— Так надо.

Подойдя ко мне вплотную, он прошептал:

— Будь готов… Сегодня в саду… Мне сообщили, что Пилат поверил тебе.

У меня неприятно заныло сердце: я не думал, что события будут развиваться так быстро. На душе было пасмурно. Видя мое состояние, Иисус слегка приобнял меня.

— Держись. Ты молодец, осталось совсем немного.

… Ночь действительно была теплой. Мы расположились на небольшом пригорке под группой деревьев. Развели огонь, сготовили немудрящий ужин. Апостолы стали готовиться ко сну. Иисус встал.

— Я пойду помолюсь. Вы оставайтесь здесь, пусть лишь Иуда идет со мной.

Иисус уверенно шагал вперед, несмотря на кромешную тьму. Я едва поспевал за ним. Мы удалились от апостолов и оказались на краю неглубокого оврага. Место здесь было открытое, лишь невдалеке росло одинокое дерево. Иисус направился прямо к нему. Уже подойдя почти вплотную, я увидел, что под деревом, прислонившись спиной к стволу, сидит человек. Он встал нам навстречу. Это был Христос.

— Ну, как ты?

— Я готов.

На дороге, ведущей от ближних построек к саду, послышалось какое-то движение, замелькали огни факелов. По направлению к саду явно двигались какие-то люди, слышалась мерная поступь шагов.

— Учитель! Учитель!

Со стороны расположившихся на ночлег апостолов в нашу сторону кто-то бежал. Это был Яков. Иисус торопливо пошел ему навстречу.

— Учитель! Там солдаты идут в нашу сторону!

— Я вижу. Возвращайся назад. Ничего не предпринимайте, что бы ни случилось. Сохраняйте спокойствие и терпение.

Яков ушел, Иисус вернулся обратно. Прошло несколько минут, и поступь солдат и бряцанье оружия были уже совсем рядом.

Иисус пожал мне плечо и тихо отошел в сторону. Мы с Христом остались одни.

Отряд остановился шагах в десяти. Колеблющийся свет факелов играл на оружии и доспехах. Вперед выступил командир отряда.

— Кто из вас будет Иисус, называющий себя Христом?

Из-за спины командира выскочил тощий горбатый левит, сопровождавший отряд. Он ткнул мне в грудь.

— Показывай!

Христос сделал шаг вперед.

— Я Иисус Христос!

Но левит, не обращая на него внимания, продолжал смотреть на меня. Я вдруг понял, что у меня есть выбор: на кого я укажу, тот и будет арестован. Христос, видно, поняв мои колебания, предостерегающе покачал головой и подошел ко мне.

— Давай попрощаемся, Иуда!

Несколько долгих мгновений мы смотрели в глаза друг другу. Слова были не нужны.

— Прощай.

— Прощай, брат.

— Не горюй, скоро мы свидимся с тобой. Там, в более лучшем мире.

Мы обнялись. Я не мог сдержать слез и ткнулся губами ему в щеку.

— Это ОН.

— Взять его.

Отряд уходил, уводя Христа. Они прошли рядом с апостолами, кто-то вскрикнул, шум шагов постепенно затих, и наступила тишина.

Иисус вздохнул.

— Сейчас пойдем ко мне. Поживешь там же, где располагался ОН, если ты, конечно, не против.

— А как же апостолы?

— Им пора пускаться в свободное плавание. Сейчас они в растрепанных чувствах, эти дни, до казни, проведут в смятении. После казни они получат свидетельства новых чудес, еще более невероятных, и вот тогда воспрянут духом. Тогда и начнется их работа по укреплению и распространению веры.

В каменной клетке, где я сидел уже третьи сутки, было холодно… Моя последняя ночь… Утром — казнь… Вокруг — пустота… Бога не слышу, словно он исчез. Я предоставлен самому себе.

Хоть и не видел никогда, как казнили других, но я знаю, как все будет. И про гвозди, и про крюк, и про кол.

Молю лишь об одном: чтобы это не тянулось слишком долго. Хоть я и прошел закалку в монастыре и научился укреплять свой дух, но за долгое время путешествия организм мой ослаб и еще не успел восстановиться. И душевное здоровье оставляет желать лучшего. Правда, за эти три дня провалов в сознании не было, и остается надеяться, что и завтра мой ум будет достаточно ясным.

И все равно я неспокоен. Неужели я могу оказаться слабее тех, кто уже прошел этот путь? Говорят, некоторые из них так и не ломаются.

Я прижимаюсь лбом к холодной каменной стене и тщетно вглядываюсь в темноту. Я ищу Бога — а его нет. Лишь пустота — снаружи и во мне.

Кто я? Почему Бог молчит? — Ведь он раньше так часто говорил со мной! Я начинаю сомневаться, а есть ли ТОТ, во имя которого мне придется сегодня умереть… Не есть ли все то, что я слышал и видел, плоды моего собственного больного воображения? Может быть, те истины, что были мне даны и что я так упорно проповедовал, — лишь иллюзия, символы, не имеющие отражения в реальной жизни?

Но нет, не может быть такого! Я столько видел глаз, загоравшихся надеждой, я столько видел лиц, буквально впитывающих каждое мое слово! А проповеди Иисуса! Я не видел и не слышал их, но я верю, что он не сочинял, когда рассказывал, как они проходили и как при этом вели себя люди.

Конечно, у Иисуса свои цели. Но это именно тот случай, когда разных целей можно достичь одним и тем же способом. И в том, что мученическая смерть на кресте будет способствовать победному шествию новых истин, он тоже прав. Тем более, что эта смерть будет сопровождаться антуражем чудес.

Однако, римский прокуратор — человек опытный и осторожный: он так и не поверил до конца в то, что готовится восстание. На другой день после ареста, ближе к обеду, меня вывели в мощеный булыжником двор. На пороге я остановился на мгновение, ослепленный ярким солнечным светом, и тут же получил сильный тычок.

— Поторапливайся! Прокуратор не любит ждать! Еще он не любит, когда ему врут. Так что постарайся говорить правду. Потому что ты ее все равно скажешь, только это может оказаться поздно: тебя как мешок с переломанными полностью костями просто выбросят на свалку, где тебя, еще живого, будут доедать шакалы и бродячие псы.

Получив еще несколько приличных ударов, я оказался, в конце концов, перед прокуратором. Тот поднял тяжелый пронзительный взгляд, и некоторое время молча рассматривал меня.

— Значит, ты и есть тот, кто называет себя Иисусом Христом?

— Да.

Я получил затрещину, и тот же голос, что давал мне наставления по пути, проскрежетал прямо на ухо: «Как отвечаешь гегемону, скотина?»