Борис Прохоров - Костер для сверчка

Наступил последний этап. Если окно, по счастливой случайности, выходило в проулок и располагалось чуть выше уровня земли, то от пола камеры до дыры, ведущей на свободу, требовалась лестница... Вместо лестницы спустилась веревка.

Экономя секунды, Валерик намертво стиснул пальцы. Нейлоновые пряди скользили в ладонях, и он сорвался бы, не додумайся спасители навязать на веревке узлы. Все-таки ему досталось, когда пальцы зажало меж веревкой и шершавым подоконником.

— В машину!

Свет в салоне отсутствовал. Он боком упал на заднее сиденье поджав ноги, чтобы их не зашибло дверцей. Автомобиль выкатил из проулка. Завернул. Затем резко рванулся вперед…

В 1.40 через восемь минут после бегства, у здания полиции громыхнула очередь. Тишину ночного города разогнали несколько револьверных выстрелов. Потом городского обывателя сбросил с кровати истошный рев многосильных двигателей, перемежаемых воем сирен.

Тощая черная кошка стремглав перебежала дорогу бешено мчащемуся лимузину. Заскочила во двор трехэтажного доходного дома. Прыгнула на контейнер с мусором. Не удержалась на узком, перепачканном помоями ребре. Оскользнулась. Комом свалилась внутрь, на спину здоровенной серой крысе. У крысы зашлось сердце, но уже в следующий момент она пустила в ход игольчатые резцы.

Бродячая кошка была битой-перебитой, не гнушалась разбоя и драк, и, коль речь зашла о сохранности живота, умела постоять за себя.

Леденящие кровь визги заполнили двор. Через верх контейнера полетели осклизлые картофельные очистки, луковая шелуха, обертки от жевательной резинки... Рыжий пес, мучившийся за контейнером от несварения желудка, поднялся на дыбы. Скакнул раз... Скакнул другой... Попал в гнилостное нутро железной коробки... Залязгал хищной пастью... Покусанная кошка пружиной выметнулась прочь, растворилась в густой темноте.

Удивленная собачьими челюстями крыса еще подергивала задними лапами, когда рыжее чудовище приступило к трапезе...

Километрах в десяти от города двигатель стих…

— Где мы?

Молчание.

— Вас послал Соратник?

Смуглая фигура на водительском месте хмыкнула. Определенно в этой фигуре что-то было не так. Вспыхни розовый свет на приборном щитке поярче, он сумел бы проверить свои подозрения. А подозрения его сводились к тому, что человек, сидящий за рулем, был... женщиной. Тонкий аромат духов буквально лез ему в ноздри. Он не решился бы утверждать о французском происхождении духов. Их могли изготовить где угодно, но только не в Нижнем Новгороде или Саранске. Судя по букету они стоили умопомрачительных денег. В последнем он ничуть не сомневался.

— Кто Вы?

Кнопка внутреннего освещения мягко утонула в панели. На Валерика глядел Пархомцев!

— Е-мое! _

Это был Пархомцев;, И это был не он — не тот позавчерашний Копченый. Даже не тот Пархомцев, каким он был три года тому назад. От сидящего вполоборота к Валерику человека не следовало ждать добра. Жесткость в чертах изменившегося лица бывший приятель заметил сразу. Фиолетовые крапинки на радужках Ростиславовых глаз сделались гуще, черные, с легким сиреневым налетом глаза буравили взопревшего пленника, молочно-бронзовая кожа напоминала безжизненный слепок, а вишнево-сизый изгиб отвердевших губ вгонял в дрожь.

— Вот-те бимс!— Валерик рванулся вперед. Запоздало сообразив, что у него по-прежнему скованы руки.

Его порыв вызвал усмешку у Пархомцева.

— Требуется прояснить кое-что. — Ржавчина в голосе попутчика удивила даму-оленя.

— Нам не о чем говорить.

— Ты уверен?

— Уверен. От меня ты ничего не узнаешь. Кто знает. Конечно, преимущество на твоей стороне: ты отлично знаешь, что бить или пытать тебя я не стану. Однако ответь на один-единственный вопрос — почему ты оказался трусом?

— Я?! Чего ради?

— Это не оскорбление. Посуди сам. Допустим, я когда-то досадил тебе, отчего ты меня возненавидел. Но Наташа! Она, действительно, нравилась тебе. Ты же предал ее и убил!

— А хо-хо не хо-хоо? Я Тальку пальцем не трогал.

— Зато содействовал ее убийству.

— Как раз. Я тебя-то не думал трогать. — Он взвился. Ярость клокотала в выпуклой Валериковой груди. — И не тронул бы. Мне это западло... Ты сам полез туда, куда фраерам ход заказан. И не я сидел у Соратника на кукане. Сидел дед! Я деда пожалел, — закончил он устало.

— Жалел Змеегорыча, а его убийцу простил.

— К тому времени на крючок попался я сам.

— Письмо с угрозами — чья работа?

— Ну моя. Думал, напугаешься, — зачастил, — уедешь. Про письмо Соратник знать не знал. Я тебя выручить хотел.

— Наташа... Где?

Валерик возликовал:

— Ищи. Я тебе не помощник. Ищи. Не запыхайся.

— Не суетись. Что тебе известно про отряд Манохина?

Валерик откинулся назад. Нехотя процедил ответ. В том как он это сделал не чувствовался прежней увалень, забавник, балагур, рубаха-парень.

— Дед поминал как-то... В общем он грешил на себя. А там кто его знает. — Внезапно пленник напрягся. — Мне ваши манохинцы — бара-бир. Змеегорыч несколько раз поминал одного мужика. У него прозвище такое забавное... Ага! Московский жулик! Якобы некий «Московский жулик» мог прояснить судьбу партизан.

Собеседники вздрогнули — дама-олень вмешалась в разговор:

— «Преданье старины глубокой...» Кому какое дело до истории кучки партизан? Кому в наше время это нужно?

Она взялась за руль:

— Пора двигаться. Мой совет, достопочтимый попутчик — скорее расстаться с этим господином. Расстаться наиболее решительным и пикантным способом.

— Неподалеку будет мост. Надо выгрузить твоего приятеля в реку. Иначе он наделает много хлопот.

Ростислав опешил:

— Он же в наручниках. А у нас нет ключа.

— И не надо. Кто сказал, что перед отправкой в реку ему следует освободить руки?

До ее последних слов пленник сидел спокойно. Зато потом произошло непредвиденное. Утяжеленные металлическими «браслетами» кулаки обрушились на голову Пархомцева. Низкий потолок салона ослабил замах и поспособствовал сохранности головы чудотворца. Но пока Ростислав разбирался в ситуации, пленник вышиб ногами дверцу — хрупкий замок импортной машины не выдержал бешеного толчка и хрупнул. Извернувшись дугой, — в воздухе мелькнули каблуки полусапожек, — Валерик вылетел вон. Коснулся боком асфальта, охнул. Рывком поднялся с колен, и кинулся прочь от дороги.

Дама-олень присвистнула, глядя на Ростислава, который с отсутствующим видом провожал взглядом убегающего. Похоже ее попутчик не жалел о случившемся.

...Этот день на исходе зимы был морозным. Черная переохлажденная влага наледей возгонялась суровым солнцем. Микроскопические иголки льда танцевали в стылом воздухе, вызывая резь в глазах, занавешивая дали, жгуче покалывая щеки. Воротник полушубка касался шеи как холодный компресс: