Борис Прохоров - Костер для сверчка

— Дай припомнить... — И здесь она не желала уступать. Досадуя от признания, косвенно указывающего на решительную роль мужа в вопросе о поездке. Лишь поэтому ответила не враз, по возможности уклончиво. — Мне кажется... Ах да! Так оно и было. Павлик очень просил меня. Он заботился о моем здоровье.

«Скот» и «подонок» был временно реабилитирован. Это не было прощением. Просто гильотина улыбалась разверстой пастью, по причине бегства приговоренного.

Ростислав воздал полной мерой тактическому искусству собеседницы, но продемонстрировал чистейшей воды прагматизм;

— Говоришь, полиция смотрела везде?

— В подполе землю исковыряли...

Ее воображение требовалось подстегнуть. Он коротко поведал о драгоценностях. До сего дня здоровое сердце хозяйки дома вдруг засбоило.

— Постарайся вспомнить: какие события предшествовали твоему незапланированному отъезду? Чем занимался Павел до того, как заговорил про поездку на юг?

— И вспоминать нечего яму рыл.

— Какую яму?!

— Обыкновенную помойную яму.

Она могла не продолжать...

Когда Ростислав сдвинул щит, стала ясной незаурядная хитрость творца «помойки», которая служила камуфляжем и состояла из остроумно сколоченного, герметично обшитого полиэтиленовой пленкой короба. Под дном «помойки» находилось действительно интересное.

Секрет механизма, управляющего замком люка, разгадал бы последний дурак.

Захватив принесенный Светланой фонарь, Ростислав полез вглубь. Странное чувство одолевало его: и люк, и лестница, и остальные предметы и механизмы, находящиеся внутри подземного сооружения, были знакомы. Он словно уже приходил сюда, касался этих стен, жил в одном из тесных помещений, напоминающих корабельную каюту для пассажиров второго класса...

Хриплое эхо отдалось по коридору — Светлана кричала в люк. Но Ростислав не стал возвращаться.

Помещения внутри подземелья были связаны таким образом, что, следуя в одном направлении, неизбежно придешь в комнату, находящуюся в центре всего сооружения.

Внимание Пархомцева привлек пульт. А уж затем взгляд скользнул ниже. Именно в такой последовательности: пульт-выступ, напоминающий гребень в желто-коричневой массе, слабо шевелящейся на полу, точно закипающая гречневая каша. Ростислав отступил назад.

Из глубин подсознания резким звоном выметнулось: «Опасность!!!»

Поднятые током воздуха желтые пылинки приблизились к нему. Отдельные коснулись было замершей человеческой фигуры. Бледно-голубые иголки искр окружили Ростислава. Желтые пылинки сгорали, будучи не в состоянии пересечь невидимый панцирь, образовавшийся вокруг человека.

И вновь происходящее было узнаваемо. Генетическая память подсказывала о большой угрозе со стороны «пылинок». Опасность угрожала не ему. Он был защищен от заразы. Ростислав наблюдал, как избегали его пылинки, планируя в стороны.

«Желтая» зараза несла смерть другим — всему живому.

Чудотворец обошел пульт. Хладнокровно взглянул на портреты, один из них походил на самого Ростислава, другой — не то на Наташу, не на даму-олень. Осмотр всего требовал времени, которого не было, пока зараза не проникла к выходу. У основания пульта валялось ручное оружие и несколько крупных изумрудов. Ради этого стоило рискнуть.

«Пистолет» и изумруды ярко вспыхнули в руках, очищаясь от заразы. Для страховки он потер каждый предмет ладонью. И чуть ли не бегом поспешил к люку...

О печальной участи Павла красноречиво поведала одежда, валявшаяся среди «желтого» мусора. С гибелью Светланиного мужа оборвалась еще одна нить, могущая привести к Наташе. Оставалось уповать на счастливую случайность.

...Затейливая «игра» камней проняла Светлану. Она накрыла их руками. Убрала руки — изумруды засияли вновь. «Ослепленные, как змеи, пристально глядящие на чистый цвет изумруда», — вспомнил Ростислав. Каждый из бериллов весил сотни карат — это было видно на глаз. Единственным недостатком обнаруженных Ростиславом камней являлась их некоторая бледность. Или дело в слабом освещении? Светлана зашторила окна. Освещение было ни при чем. Изумруд славится тем, что из всех камней он один сохранял свет при комнатном освещении. Несмотря на указанный недостаток, стоимость восьми прозрачно-зеленых кристаллов достигала умопомрачительной величины. Они сообразили это, даже являясь дилетантами.

Бывшая супруга раз-другой прощупала чудотворца пытливым взглядом. Она сомневалась в нем. Изумрудная прозелень падала на ее лицо. — Кусочки бутылочного стекла засорили сузившиеся зрачки. Он чувствовал, как с каждой секундой она верила ему меньше и меньше. «Ага, нашел дуру малахольную!» Будто нечаянно Светлана подсела поближе, выцепила зрачками оттопыренный карман брюк.

— Будь благоразумна. — Отвращение делало его косноязычным. — Там опасность! Ну что ты кривишься? Ты можешь, хотя бы раз, не считать собственную особу умнее других?

Он взмолился про себя: «Господи! Отчего рядом с этой женщиной я делаюсь кретином? Она подавляет меня. Неужели ограниченность так заразительна?» Сделал попытку:

—Не знаю зачем, но я принес все, что представляет ценность. Больше ничего нет. А теперь тебе лучше уехать. Пока тобой не заинтересовалась полиция, или кто-нибудь похуже.

— Я не дура.

— Дай слово, что не полезешь туда. — Он ткнул пальцем в пол.

— Я подумаю.

— И не думай даже! Собирайся тотчас и уезжай. Бросай все, за исключением самого ценного. Того, что я отдал тебе, хватит для обеспеченной жизни.

Светлана дернулась:

— Хорошо указывать, когда... ни детей, ни плетей. А мне надо дождаться Павлика. Без него я никуда не поеду.

Хорошо, что он вовремя спохватился. Брякни Ростислав про останки, ее не удержать.

— Послушай...

Как раз этого она не собиралась делать.

— Я говорю...

С таким же успехом он мог бы молчать. Ибо за его спиной происходило более интересное. Светлана пристально смотрела в сторону двери. Верхняя губа ее приподнялась, а нижняя влажно блестела. Любопытно, что на нее нашло?

Он проследил за ее взглядом. Пару секунд он сохранял радостное выражение. Затем тонкие Светланины брови переместились на лоб, подбородок ушел вниз; разгладив складки на щеках. Еще через секунду расширились зрачки, а губы изломились так, словно Светлана собиралась всплакнуть. Похоже это ей расхотелось, отчего она решила сказать, что вовсе не думает плакать, однако не проронила ни звука. Напротив — губы ее сжались, зубы стиснулись и, стиснувшись, прикусили кончик языка.

Понял! Он по-прежнему сидел, не напрягая спины. Оглядываться было излишне: происходящее сзади как в зеркале читалось на лице перепуганной женщины...

Выходя из-под удара, он увел голову вниз, насколько было возможно. А в ту сотую долю секунды, когда Светланины веки всполошено дрогнули (перед тем как сомкнуться от ужаса), он резко осел.