Борис Прохоров - Костер для сверчка

Хрясь! Тело его подпрыгнуло. Изогнулось. Сползло со стула. Он постарался, чтобы падение выглядело естественным. И больно приложился виском к половице. Жаловаться на боль не приходилось. Ростислав покладисто смолчал. Словно бессознательно перевалился на живот. Затих.

По комнате протопало несколько пар ног. Послышалась короткая возня. Кто-то охнул.

— Где твой?..

— Не-е-е знаю... А-а-а! Басовитый голос прицыкнул:

— Кончай выть!

Светлана завывала надрывно:

— Ой же, ой! Правда не знаю.

У лица Ростислава появились хромовые сапоги. Удушливый скипидарный запах свеженачищенной кожи попал в ноздри. Сапоги развернулись носками к лежащему. Болезненный толчок в подребье заставил вздрогнуть.

— Этого ликвидировать. — Знакомый старческий фальцет подал команду.

— А ее?— Голос помоложе.

— Поспрашивай пока.

Удерживаемая тренированными мужскими руками хозяйка дома расслышала предрешенность в последнем слове. Отчего коротко взвизгнула. Скрипнул хром, сапоги оставили комнату.

Ждать было нечего. По миллиметру Пархомцев вытянул из кармана пистолет. При военной кафедре вуза, который закончил чудотворец, имелось похожее оружие. Теперь он надеялся, что конструкционное отличие между тем, вузовским, пистолетом и этим, найденным в металлическом подземелье, невелико, и ему удастся пустить оружие в ход.

Большой палец сдвинул «собачку». Сдвинул и замер: неизвестно, какую позицию занимала «собачка» до последнего момента. Выяснять правильность этой позиции не имелось, возможности.

Занятые Светланой налетчики упустили «оглушенного» из виду. Он слегка, повернул голову. Видимая часть комнаты была свободной от мебели, лишь в левом углу поверх полированной тумбочки торчал телеприемник, единственный выпуклый глаз-экран которого наводил на мысли о базедовой болезни. На зелено-песчаном паласе топтались мужчины. Между ними трепыхалась хозяйка дома. Корявый налетчик, — тот что слева, — одной рукой зажимал ей рот, а другой рвал белье. Сразу сделалась понятной природа сухого треска, озадачившего перед тем Ростислава. На оголенной Светланиной груди краснели борозды, живот кровоточил в нескольких местах.

На фоне простеньких, «в березку», обоев прошагали сапоги с заправленными в них бриджами.

— Это лишнее. Этого не надо.

— Не пропадать же добру. Она понежится с нами, да и разговорится.

Сапоги тактично развернулись в противоположном направлении. Ствол пистолета дрогнул. Застыл, наложившись мушкой на затылок корявого налетчика. В тот же миг в дверях грохнуло: «Полиция!» Вслед за тревожным выкриком на дворе застучала стрельба.

«Уходим!»

Корявый любитель женщин вывернулся из-под прицела, выпустил из рук Светлану. Его напарник трижды пальнул в женщину. Сгреб со стола изумруды. Кинулся к двери. Туда же поспешил и корявый. Но налетел на уставившийся в живот ствол, отпрыгнул, исчез в соседней комнате. Послышался звон высаживаемого стекла.

Все, что успел Пархомцев — пальнуть корявому вдогонку. Выстрела не последовало. Он суетливо сдвинул «собачку». Снова нажал на спуск. «Ф-ф-фух-ти-и-у» Неизвестного калибра пуля расщепила притолоку...

Светлана была мертва.

Оставаться подле убитой не имело смысла. Что полиция, что команда Соратника — от тех, и от других не приходилось ждать поблажки. Следовало исчезнуть, по возможности, незаметно.

Ростислав переждал в прихожей, пока звуки выстрелов отдалились на приличное расстояние, и выбежал наружу…

«О, если бы был яд, которым можно потчевать всех, а убивать избранных!»

«Сразу никто не бывал негодяем».

В первый момент бригадир новоявленному сучкорубу не понравился. Он и стоял как-то не так, сиротски сутулясь, не приходя в восторг от пополнения.

На бумажку из отдела кадров бригадир смотреть не стал, а скомкал ее и пихнул в карман ватника.

Скучно поинтересовался: «Аванса много взял?» Без интереса выслушал Ростислава, подвел черту: «Тридцатку отдашь на жратву. Не то... знаю я вас, студентов: насидишься не жравши, как шикнешь разок». Усмотрел конец ножен, торчавший из-под полы приехавшего:

— Снимай секач. Здесь есть чем хлеб крошить.

Осмотрел нож. Не восхитился.

— Резак у меня побудет. Надумаешь когти рвать, верну.

— Да я так, — попытался объясниться Ростислав. — Для охоты прихватил.

— Тут поохотишься, — неопределенно обещал Богданов. Пояснил:

— С ножом тут одна суета...

Лесосека была из дальних, у черта на куличках. Начальство наезжало редко. А приехав, суетливо, ежилось, словно от хиуса, под неласковым богдановским взглядом. Торопливо обещало гору премиальных. Давало ОЦУ — особо ценные указания; поясняя, что сосна — это дерево, но только с иголками, а валить-де такое дерево лучше с комля, но не как-нибудь иначе. Начальство стучало дятлом по бригадировым мозгам. Прикидывая про себя: что тутошние дела идут к распаду, что в бригаде наличествует медвежья этика, и даже есть подозрения в том, что богдановские лесорубы людоедствуют и грабят приезжий люд. Бригада на руководство не обижалась. Ну что с него взять? Известное дело — при шляпе...

Сомнительная любовь между бригадой и начальством казалась взаимной. Рыжий при виде галстуков и бекеш срывался из зимовья по спешному делу. Бормоча всякий раз что-то вроде: «мозолить глаза» и «лизать задницу»...

Работали по-бешеному. Богданов твердо «держал» расценки, перекрывая план на один-два процента, не более. Он игнорировал многочисленные блага, обещанные победителям «соцсоревнования». Бригада не желала побеждать. Кто-то дырявил пиджак под «орден сутулого», принимал обязательства, перекрывал нормативы, «ошивался» в президиумах, призывал всех... А «черный люд», возглавляемый Богдановым, душил в сердцах багряные искры, великое множество которых слетало с пламенеющих по городам и весям транспарантов и стендов. Рыжий по этому поводу говорил так:

— У нас биография не та. С нашим поросячьим рылом да рябину клевать?.. Человек — человеку — друг, товарищ и брат? Какой он мне брательник — тот, что в шляпе? Он на трибуну закорячится: «коры»-шевро! спинжак-бостон! А у меня с Дуськой — одна пальта на двоих.

Мирза ехидничал:

— Арачку лакай меньше.

— Как ее не пить?— изумлялся Рыжий. — Без нее — одна муть в голове.

Обижался на Мирзу:

— Что я — алкаш? Не больше других принимаю. Кто сейчас не пьет? Фраера да разная культурная сволочь? Да они пуще нашего хлещут... Прячутся только.

За исключением бригадира и Ростислава читатели в бригаде отсутствовали. Богданов — тот и с прессой обращался по особенному. Изучив газету от первой строчки до последней, он тщательно складывал ее в восьмеро, а затем убирал под тюфяк. Откуда газеты растаскивались мужиками на прямые нужды. А хозяин газет еще долго переваривал прочитанное, внешне этого не выражая...