Шлифовальщик - Ложка дёгтя

— Потом об этом. Образование?

— Переразвито. Все чему-то учатся, курсы всякие…

— А разве для быстрого обучения нет специальной онтроники?

— Есть, но аборигены предпочитают учиться классическим методом. Для них главное — личное общение с преподавателем.

Павлик пыхтел, переваривая информацию, потом опять задавал вопросы:

— Спорт?

— Очень развит. Каждый чем-нибудь занимается.

— Искусство?

— Очень развито. Потому что мозги у аборигенов тренированы на выдумальнях.

— Работать хоть нужно? — смеялся суфлёр. — В этом раю?

— Тут нет постоянных профессий и организаций. Они конфигурируются, когда возникает задача. Появилась шпана на улицах — тут же возникают дружины по охране правопорядка. Пожар возник — тут же конфигурируется пожарный участок…

— Ясно. Где изготовляется онтроника?

— Пока не выяснено. Визун ничего не показывает, люди про это говорят неохотно. Слышал я от Анта, что есть какая-то Изобра. Возможно, там производится онтроника. Но Анту верить…

— Может, она выдумывается?

— Точно нет. Выдумываются только простые вещи. А онтроника настолько сложна, что её вообразить невозможно.

Мы бы могли ещё месяц-другой изучать Миоген, но мой шеф, начальник отдела дилапинга, через Павлика передал распоряжение ускорить проект. И случай вскоре представился. Наш графоман Ант, которого мы навестили на третий день, сообщил, что после обеда в Сквере Творчества состоится публичное выступление поэтов. То есть каждый подобный Анту маньяк от поэзии может прочитать свои стихи, которые тут же и обсудят зрители. Я напросился с ним. Виталика я решил не брать, отправив его к вещеводу за посылкой с товарной наживкой, пересланной по моему заявлению.

— Помнишь, я тебе говорил о секретах раскрутки? — напомнил я поэту, видя его колебание.

Тот покивал, хотя было видно, что он уже забыл.

— Ваше собрание как-то освещается в новостях? — спросил я Анта. — Ну, в смысле, как широкая публика узнаёт, что вы там читаете, творите? Или у вас закрытое собрание?

— Визун ведь есть… — неуверенно произнёс поэт. — Там новости публикуются, можно переместиться и посмотреть…

Точно, у визуна есть своеобразная «новостная лента», рекомендующая самые интересные события, куда можно переместиться.

— Прекрасно! Вот через визун мы тебя и раскрутим! Нужно, чтобы о тебе заговорили. А для этого просто необходим скандал. Сегодня ты его и устроишь.

— Скандал?

Поэту страшно не хотелось устраивать дебош. Этому трусишке, жаждущему славы, страшно не хотелось оказаться в центре скандала. Неужели он взаправду думал прийти к славе с помощью своих виршей? Придётся научить его кое-каким земным технологиям раскрутки, о которых тут видно и не подозревают.

— По-другому, родной, никак не получится, — заверил я его. — Тебе нужна слава? Я тебе её обеспечу. О тебе с сегодняшнего дня заговорят.

— А какой скандал? — спросил, бледнея, поэт.

— Не волнуйся, простенький скандальчик. Можно было, конечно, заставить тебя набить морду какому-нибудь коллеге-поэту. Но это банально. Вы там, в сквере стихи вслух читаете?

— Конечно, — улыбнулся Ант, заметно радуясь, что ему не придётся никому бить морду.

— Так вот, для скандала ты прочтёшь примерно такое.

Я принял псевдопоэтическую позу и с выражением прочёл:

Поэт некоторое время обалдело смотрел на меня.

— Что это? — спросил он, выйдя из ступора.

— Стихи.

— Разве это стихи?!

— Конечно. Даже рифма есть. И ты их прочтёшь публично.

— Ведь ничего не понятно! — возмутился Ант. — На каком это языке?

— На твоём родном. В этом вся и соль, чтобы стихи были странными, — пояснил я непонятливому поэту. — Объясни всем, что в них есть сокровенный смысл, понятный только избранным. Тех, кто будет хаять твои стихи, объяви тупыми и недалёкими животными, не разбирающимися в истинной поэзии.

— Так ведь все обхают!

Я глянул на него снисходительно:

— Эх, Фил! Я тебе гарантирую, что не все. Творческие люди вроде тебя страшно боятся показаться некомпетентными, не разбирающимися в истинной поэзии, за которую ты выдашь эти «стихи».

В Сквере Творчества, когда мы туда перепухнули, уже собралось десятка три поэтов. Они читали стихи о покорении вершин, изобретении новой онтроники и силе человеческого духа.

— Привет, Ант! — дружелюбно поздоровалась знакомая рыжая девушка, за которой неотрывно следовал молодой атлет. — Написал что-нибудь? Давай, почитай, просим!

— Просим, просим! — зашумела толпа поэтов. Ант тут, видимо, выступал в роли мальчика для битья, судя по снисходительным улыбкам поэтов.

Перед Антом расступились, и он взобрался на возвышение в центре сквера. Тряхнув длинными волосами, он с поэтическим подвывом вдохновенно прочёл ту галиматью про «валалум», которой я научил его час назад. Слова он, разумеется, переврал, но эффект был достигнут.

Толпа поэтов от неожиданности замерла. Кто-то неуверенно хихикнул, но тут же замолк. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я громко зааплодировал, продрался сквозь толпу, вскарабкался на возвышение и порывисто пожал руку поэту.

— Дорогие друзья! — пафосно обратился я к толпе. — Нам с вами довелось жить в счастливую эпоху! Эпоху рождения нового направления в поэзии! Мы стали свидетелями зарождения сумбуризма!

— Но ведь это чушь! — выкрикнула из толпы рыженькая. — Это не стихи!

В поисках поддержки она оглянулась на атлета, и тот расправил плечи. Я снисходительно глянул на парочку и обратился к девушке:

— Девушка! Вы хотите быть преградой настоящему искусству? Откуда вы знаете, какой должна быть настоящая поэзия? Вы ведь свободные личности, — обратился я к толпе, — а для полёта творческой мысли не должно быть ограничений, правил и преград. Сколько известно случаев в истории, когда творцы, не понятые толпой, умирали в неизвестности. И лишь через сотни лет потомки понимали, что загубленные таланты творили шедевры!

— Причём тут шедевры! — не сдавалась рыжая. — Это же набор звуков, а не шедевр!

Но куда этой коммуноидной девахе тягаться с дилапером, у которого по демагогии были круглые пятёрки!

— Да, действительно, кому-то так может показаться. Обезьяне вообще любые стихи покажутся набором звуков, — сказал я под неуверенные смешки, — но это не значит, что стихи плохие. Дело в обезьяне.

Я заметил, что атлету не понравилось сравнение девушки с обезьяной. Он потемнел лицом и сделал шаг по направлению ко мне. Я поспешно добавил:

— Про обезьяну я, разумеется, образно.

В ожидании поддержки я обвёл глазами поэтов и возвысил голос:

— Но ведь мы — не обезьяны. Мы должны смотреть в будущее. Сумбуризм — это наиболее естественное направление, ибо сам космос возник из хаоса, сумбура. Так и в стихах Анта, в сумбурных звуках на первый взгляд, я ощутил дыхание грядущего. Я увидел картины покорения Вселенной, росистые зори, цветущие луга и журчащую речку, текущую среди густых трав.