Свен Карстен - Землемер

— Скажите лучше, долго ли нам еще идти? — спрашивает Пауль.

— Уже пришли, — становится серьезным Феликс. Тропинка последний раз петляет и упирается в некрашеную дверцу в кирпичной стене. Феликс откидывает щеколду, и они проходят внутрь, в маленький, совершенно пустой дворик. Еще одна дверь, коридор, снова выход на улицу — и в трех шагах Пауль видит большую вывеску, масляной краской по стеклу:

«Полевая канцелярия четвертого особого полка, группа WW»

— Я уже телефонировал, — говорит Феликс, тихонько подпихивая Пауля в спину. — Майор Зайденшпиннер здесь и примет сразу. Не забудь получить талоны на питание.

— Зайденшпиннер? — переспрашивает Пауль. — Я полагал, это будет господин Мюллер…

— Полковник вызван в Берлин, уже неделю как. Высочайшая аудиенция. Должен вот-вот вернуться, но пока… Словом, старик Шпиннер тебя ждет. Смотри, кстати, не назови его случайно Шпиннером, он тебя съест и не поперхнется, в гневе он ужасен.

Зайденшпиннер, великий и ужасный, оказывается совершенно безобидным на вид старичком, с пушистыми седыми бакенбардами в стиле Франца-Иозефа, совиными глазами за круглыми стеклами очков, в шерстяной кофте, накинутой поверх майорского мундира. Этакий плешивый и добрый дедушка. Но сесть он Паулю не предлагает. Итак, Пауль остается стоять, Шпиннер без интереса пробегает глазами предъявленные письмо и паспорт, возвращает Паулю его бумаги, затем, открыв какой-то гроссбух, делает в нем пару пометок, закрывает и снова прячет книгу в ящик стола. Потом фокусирует на Пауле свои бесцветные глаза:

— Ну-с, молодой человек, что вы обо всем этом думаете?

— О чем, простите? — теряется Пауль.

— Обо всем этом, — Зайденшпиннер осторожно делает широкий жест рукой, как бы обнимая все подотчетное ему пространство. При этом вязаная кофта сползает у него с одного плеча и ее приходится водворять на место. — О политической ситуации, о вашей работе у нас, о проблемах, с которыми мы столкнулись. Скажите, что вы думаете. Хороший начальник — а я, надеюсь, принадлежу к таковым — должен знать все, что думают его подчиненные, быть в курсе их проблем и чаяний. Как капитан на корабле обязан знать душу каждого матроса. Поскольку только так капитан может привести свое судно в порт назначения и не потопить его по дороге.

Пауль не уверен, что капитаны так уж и знают душу каждого матроса. Но он держит свое сомнение при себе.

— Я не большой мастак рассуждать о политической ситуации, господин майор, — произносит он осторожно. — Я думаю, что командование, безусловно, поступает единственно правильным образом.

Зайденшпиннер приторно улыбается.

— Обер-лейтенант Эберт в телефонной беседе характеризовал вас, как умного и спокойного молодого человека. Я думаю, что он не ошибся.

Ого, Феликс, оказывается, обер-лейтенант. В каком же чине он, геодезист Штайн? Спросить об этом представляется совершенно невозможным, остается ожидать, что все прояснится само собой.

— Но все же, молодой человек, как вы думаете, в чем ваша задача? Ваша, если можно так выразиться, максимальная задача, сверхцель? Вы задумывались об этом?

— Я полагаю, если я буду с полной отдачей сил трудиться на благо отчизны…

— Это непременно, тут мы даже не сомневаемся. Трудится или воевать, каждый на своем месте, во имя нашего Кайзера, э-э… на благо империи. Правильно. Но это тактика. Так сказать, решение повседневных задач. А знаете ли вы логику нашего развития, понимаете ли стратегию? Вы будете сражаться на передовой линии современной науки, вашими товарищами станут талантливейшие инженеры и техники, и вы должны видеть дальше прочих, понимать, так сказать, общую картину боя… Вижу, что придется объяснить вам это. Что поделаешь, мудрость приходит с годами, вы молоды, но это поправимо, да, к сожалению, поправимо… Считайте мое брюзжание этакой вводной беседой, я ведь должен с вами побеседовать, успеете еще к своим устройствам…

Пауль слегка подается вперед и наклоняет голову, изображая вежливое внимание. Сейчас старик, под видом инструктажа, прочитает ему мораль столетней давности.

— Задумывались ли вы, в чем разница между Германской империей и всем остальным миром, между немцем и французом, между немецким мировоззрением и взглядами какого-нибудь зулуса? Можете не отвечать. Разница есть, она очевидна, но далеко не всякий возьмется сформулировать это различие. Не каждый философ… Да, что там философ… Впрочем, я не буду вас томить, я скажу вам просто и ясно, без философствований. Мы несем миру порядок. И это надо понимать. Мир веками пребывал, и сейчас еще, большей частью, пребывает в хаосе. Мир — вся эта Англия, Франция, Россия, прочая периферия — бьется в тисках этого самого хаоса. Про какой-нибудь Китай я и не говорю. Человечество стонет. Стонет и взывает. Но, слава Богу, есть Германия. Слава Богу, есть мы, немцы, скажу даже больше, германцы — великая нация с прекрасной и богатой историей, нация поэтов и мыслителей. И мы несем миру порядок, в этом наша тяжелая миссия. Бремя белого сверхчеловека. Вы читали Киплинга? Нет? Почитайте. Хоть он и англичанин. Да, итак! Порядок. Стабильность. Предсказуемость. Запомните это ключевое слово. Предсказуемость всего — природы, человека, социального устройства. Только в предсказуемом мире человек свободен, только в таком мире он в безопасности.

Акцентируя свои слова, Зайденшпиннер ритмично стучит по столешнице тонким, пергаментно-желтым пальцем. Ногти у него идеально ухожены.

— Мы с огромным трудом построили маленький островок стабильности и порядка здесь, в Германии, на нашей дорогой родине, — продолжает Зайденшпиннер. — А что окружает нас? Хаос! Франция с ее революциями, лихорадка правителей на час, Наполеон, пролезший из солдат в императоры, эти его жалкие потуги в Африке… Что это? Какое название можно этому дать, какое другое слово подобрать, если не хаос? Чувствует ли обычный житель себя в безопасности в такой стране? Счастлив ли он? Нет. Человеку нужна уверенность в завтрашнем дне, твердые цены и обеспеченная старость. И никаких случайностей. Хорошо, это на западе. Что же на востоке? Необозримые и гибельные просторы России и Сибири. Царство случайности. Никто не может предсказать, как завтра повернется дело, куда качнется лодка. Начнет русский царь снова рубить подданным головы и сажать на кол, или введет указом просвещение и изобилие? Как можно торговать с такой страной, как можно вообще иметь с ней дело? Даже если какой-нибудь сумасшедший и рискнет вложить немецкие капиталы в российское производство, то он неминуемо падет жертвой русской непредсказуемости. Да, возможно, что его русский компаньон — какой-нибудь купец с бородой до колен и в пальто из медвежьей шкуры — построит на эти деньги современную фабрику с машинами и прочим, наймет умного управляющего, и будет давать прибыль. Но не менее возможно, что этот купец внезапно пропьет все деньги, проиграет их в какую-нибудь русскую рулетку, раздаст нищим или отольет для любимого монастыря свечу в сто килограммов весом и в миллион марок стоимости. Понимаете, о чем я говорю? В этих странах возможно все — даже невозможное. Двести лет назад наши послы писали нашим монархам из всяких казаней и петербургов, что там медведи ходят по улицам. Представляете картину? О чем это говорит? О дикости среды, о близости неустроенной натуры к обывателю? Нет, молодой человек, нет и еще раз нет. Это говорит нам, людям с пониманием, что в странах этих властвует слепой случай. Можно выйти из дома и встретить кого угодно — медведя, монгола или мамонта. Или даже существо с Марса. Это ужасно, поистине ужасно.