Свен Карстен - Землемер

— Мы рано встаем, — говорит юная буфетчица. — Когда господство проснется, все уже готово будет, и вода для бритья, и кофе, и ботинки будут почищены. Вам ботинки надо почистить? Я выставила их за дверь. Лоттхен их заберет и тут же вернет начищенными до блеска, вы и проснуться не успеете.

Она опять хихикает. Дурочка какая-то. Пауль вздыхает.

— Меня зовут Хильда, — продолжает тараторить девчонка. — А как ваше имя, господин землемер? Это секрет? Можно мне вас звать просто «господин землемер»? Вот уж будет, что рассказать нашим на кухне — приехал новый господин землемер, и не успела я оглянуться, как он уже у меня в кровати! Ой, господин землемер, извините, прошу вас, я ничего такого не имела в виду! Я только хотела сказать, что вы у меня спите… Ой, бог ты мой, да что же это я?!..

Вот ведь глупая, совсем зарапортовалась, думает Пауль. Интересно, как она воду кипятит? Если так же — ходить всем ошпаренными…

— Послушай, Хильда, — говорит Пауль, чтобы загладить неловкость. — Можешь принести мне воды для бритья в половине восьмого? А так же и все остальное? Бритвы у меня, к сожалению, нет, потерялась. Могу ли я взять у кого-нибудь на время? Потом я куплю себе новую.

Хильда делает круглые глаза и вытягивает губы в трубку, словно для поцелуя, но через секунду снова улыбается во весь рот. Господин землемер, мало того, что в ее кровати, так она еще и бритву ему должна где-нибудь украсть. Это будет тема для разговоров на кухне на целый месяц!

— Я попрошу бритву у старого Отто со склада. Он давно уже перестал бриться, говорит, что борода добавляет ему мудрости. На самом деле, он просто выжил из ума — утверждает, что войну мы проиграем, и что англичане нас завоюют. У них, мол, есть какие-то «лучи смерти», а у нас нет. Вот ведь, чепуха какая! Как вы полагаете, господин землемер, неужели у нашего доброго Кайзера нет каких-то там несчастных «лучей смерти»?!

Пауль скептически хмыкает и не знает, что и ответить. Лучи смерти? Это что еще за напасть?

— Я думаю, что у нашего доброго Кайзера есть все необходимое, — отвечает он осторожно. — Тебе не пора еще на работу?

— Ох, и правда! — спохватывается Хильда. — Надо же одеваться!

Она принимается суетливо стягивать через голову ночную рубашку, но вдруг сообразив, что не одна в комнате, останавливается. Нахмурившись, она смотрит на Пауля.

— Господин землемер, — говорит она делано суровым тоном. — Я попрошу вас отвернуться!

Святые небеса, было бы желание! Что там смотреть-то?! Ребра, наверное, выпирают, как у последней коровы. Пауль, фыркнув, откидывается на подушку и тщательно, напоказ зажмуривается. Хильда, помедлив несколько секунд, начинает шуршать тряпками.

— Наши господа чиновники, — говорит Хильда тоном завзятой сплетницы, — всегда рады подсматривать за девушками. Просто ужас! В комнате для мытья все стены в дырках. Господа по ночам просверливают стены. Приходишь мыться, а на полу полно опилок. Только круглая дура не поймет. А если и не поймет, то подруги объяснят. Господа курят за стенкой, и весь дым идет к нам в банную комнату. Мы делаем так — мочим водой газетный лист и прилепляем его на стену. Но даже это не всегда помогает. Поэтому многие девушки моются без света. Такой кошмар! Все, господин землемер, можете смотреть.

Пауль открывает глаза. Хильда — в черной юбке и прочей дамской амуниции — застегивает пуговички на груди. Если это можно назвать грудью.

— Я так понимаю, — говорит Хильда грустно, — что вы, господин землемер, будете теперь жить с прочим господством? Вам понравится у Эльзы. У нее тепло. И девушки там другие. Они там заносчивые, как же, они ведь живут с господами! Вот увидите! С нами они даже не разговаривают. Да, совсем другие! Они сами сколько хочешь дырок в стенах насверлят!

Пауль мечтает уже только об одном — чтобы Хильда, наконец, ушла, и он мог снова заснуть.

— Вы заходите к нам, господин землемер, — говорит девчонка, открывая дверь в темный коридор. — Вы хороший человек, я это сразу поняла. Мы вам кофе сварим, настоящий, я у хозяина попрошу, он не откажет. А эльзины девушки… зачем они вам? Они вам не понравятся. Да и то, право слово, как они могут кому-то понравиться? Они бездушные, как куклы, вот так-то.

— Вот как? — бормочет Пауль без малейшего интереса. Он уже почти спит. Хильда, поплевав на пальцы, гасит свечку.

— Доброй ночи, — говорит она. — То есть, доброго утра…

— Доброй ночи, Хильда, — зевая, отвечает Пауль. Дверь стукает, закрываясь. Пауль еще некоторое время думает о дырках в стенах, потом проваливается в липкий беспокойный сон.

Он просыпается усталый, с больной головой. Затылок просто ломит, в горле стоит комок. Определенно, Пауль заболел. Простудился. Этот безумный перелет, падение в ручей и все такое. Вчера, из-за нервного напряжения, он не замечал своей болезни, а ночью расслабился — и вот вам. Больной диверсант, что за пародия!

Тусклый серый свет проникает в комнатку из коридора через крохотное окошечко под потолком. Максимум что можно различить — это очертания предметов. Пауль спускает ноги с кровати и пытается нашарить свои ботинки. Ах, черт, они же стоят снаружи, какая-то Лоттхен должна была их начистить. Пауль со стоном ковыляет по ледяному полу к двери и выглядывает в коридор. Ботинки сиротливо стоят у порога, по-прежнему грязные, никто к ним и не прикасался. Спасибо тебе, дорогая неведомая Лоттхен, от всего сердца спасибо.

Пауль решает одеться и попытаться найти где-нибудь порошок-другой аспирина. Должна же быть у них тут санчасть, шестьсот ведь человек, болеют же они хоть иногда. Обязан быть врач, а как же!..

Закутавшись в пальто, он бредет по узким полутемным коридорам в поисках выхода. Интересно, который час? Он трет глаза, лицо, щетина уже колется. Хильда, бритва, горячая вода — где это все? Там же, где и начищенные ботинки. Там же, где солнце, молодость, шампанское вино и счастье. В заднице. Какая все-таки ужасная дыра, этот Майберг!..

Из-за двери в конце коридора тянет сквозняком. Пауль толкает тяжелую дощатую створку и щурится от бледного света утра. Крыльцо, мокрый унылый сад, раскисшая дорожка, над всем этим низкие тучи. Дождя нет, но долго он себя ждать не заставит. Бочка для дождевой воды полна до краев, Пауль подходит, зачерпывает горсть воды и, содрогаясь, изображает что-то вроде умывания. Вода течет в рукав. Просто превосходно, черт возьми!.. Найти бы револьвер и застрелиться.

Пауль решает обойти дом кругом и добраться до обеденного зала через главный вход. Есть ли у Хайнца аспирин? Вряд ли, но по крайней мере, можно будет попросить завтрак. И ключ от клозета. И бритву. И горячую воду. И мыло. Нет, мыло там ужасное. Катастрофа, если другого мыла нет.

Когда он через четверть часа заканчивает завтракать, он уже не так пессимистично настроен. Толстенный ломоть свежего хлеба с мясным паштетом, вареное яйцо и огромных размеров глиняная кружка с обжигающим ячменным кофе способны поднять настроение кому угодно. Да еще желтый кусковый сахар в неограниченном количестве в деревянной миске, а в миске белая салфетка, а салфетка с бахромой и вышита крестиком! Кофе прогоняет головную боль, смягчает голосовые связки и жизнь делается вполне терпимой. Вдобавок, Хайнц угощает Пауля яблоком. Пауль грызет ледяное яблоко и с интересом осматривается. Вчера, в темноте, он пропустил много занимательного. Фотографии в рамочках на стенах, открытки, рекламки всяческих «поставщиков его величества», на подоконниках — букетики засушенных цветов и полевых трав, садовые и столярные инструменты, какие-то деревянные резные фигурки. В углу — лакированная тачка, полная сухих колосьев и сена, очень живописная. А под потолком, почему-то — тележное колесо, на цепях, плашмя. Что это, местная люстра? Авангардизм какой-то. Слева от двери в простенке — большой темный портрет военного вида господина, морда надменная, усы лихие, как у кавалергарда, на плечах — толстенные эполеты. Мазня явно любительская. Эта персона кажется Паулю смутно знакомой, он показывает на портрет огрызком яблока и спрашивает Хайнца: