Свен Карстен - Землемер

— У меня только в Гамбурге была невеста. Вы это, черт подери, знаете не хуже меня. Если бы я тогда женился, я не гнил бы в этой чертовой дыре, а имел бы пивную на самой Реезендамм. Только моей невесте сейчас уже за шестьдесят и она уже лет сорок, как замужем.

— Ты нашел свою тихую гавань, Хайнц, и не надо ворчать. Мы тебя, грубияна, любим таким, какой ты есть. Твоя невеста наверняка запретила бы тебе чертыхаться, сделала бы из тебя добропорядочного бюргера. Ты и недели бы не выдержал, завербовался бы тайком на корабль и сбежал бы в Южную Америку. Повтори-ка, друг мой, яичницу и положи побольше бекона — господину Штайну, похоже, твоя стряпня пришлась по душе. И нацеди нам еще пива, но на этот раз не напусти так много пены.

Наевшись, они сидят и просто пьют пиво. Потом Эберт хмыкает, отодвигает кружку и Пауль понимает, что сейчас-то и произойдет серьезный разговор. Однако он совсем не боится, сказывается выпитое.

— Видите ли, господин Штайн, — говорит Эберт, глядя куда-то в угол, — мы здесь живем тихо и очень замкнуто, работа, понимаете ли, обязывает, а дела тут творятся нешуточные, поневоле будешь подозрительным. Я-то нахожу это смешным и глупым, но наше начальство — о, нет! — оно смертельно серьезно. Мы были вынуждены даже прослушать цикл лекций о соблюдении секретности, которые прочитал нам какой-то тип из Берлина. В нерабочее, разумеется, время. В рабочее полагается трудиться, а на подобную галиматью извольте потратить личные двадцать часов. И на этих лекциях такого наслушаешься, что в любом приезжем начнешь видеть врага. Так что, я прошу меня извинить, если мое поведение показалось вам неподобающим. Нет, нет, не возражайте. Потом, тут ведь такое происходит…

Эберт вздыхает, вертит в пальцах солонку, крупинки соли сыплются на доски стола.

— Вы удивитесь, если я вам скажу все как есть. За последний месяц у нас восемь человек убито и один пропал без вести. Представляете, нас тут всего шесть сотен вместе с обслугой и прочими женщинами, фронт далеко, а такая смертность. Пропал, кстати, именно ваш предшественник, наш прежний геодезист Андреас Вайдеман. И так странно — из запертой изнутри комнаты, все вещи остались, одежда, только он сам и исчез — ночью, прямо из кровати. Остальные восемь смертей тоже не намного яснее. Два компониста умерли, за соседними рабочими столами, никаких ранений, сердце остановилось, но — какое совпадение! — у обоих одновременно. В комнату никто не входил. Мы сразу подумали на отравление, но никакого яда не нашли, оба с утра пили только кофе, но и в кофе яда тоже не было, в Кельне проверили. И шесть техников, примерно в это же время, отправились в подвал ремонтировать второй промежуточный усилитель и не вернулись. Похоже, что их задушили, у некоторых были выпученные глаза и руки были прижаты к шее, как будто они пытались освободиться от удавки. Но на шее — никаких следов от веревки, царапины от ногтей и все. Была такая версия, что они надышались каким-то отравляющим газом, но никакого газа у нас тут нет, мы живем очень мирно, зачем нам боевые газы… Да, и с этой версией не согласуется смерть одного из техников — он найден с отверткой в левом глазу, явное убийство. Шесть трупов в маленькой подвальной комнате и никто ничего не видел и не слышал. Это было, как я уже сказал, больше месяца назад. С той поры, слава богу, смертей не было. Неприятности, конечно, не кончились, но, по крайней мере, никто не исчезает и не умирает, уже хорошо. Но без геодезиста мы не можем выполнять расчеты. И взять нового практически неоткуда, все заняты. Хорошо, что прислали вас. Казалось бы, теперь геодезист есть, можно снова начать работать. Но нет, ничего не получится, по крайней мере, еще какое-то время. И даже довольно длительное. Дело в том… ах, да какие уж тут секреты… словом, у нас упала конфигурация. Можете себе представить? Мы парализованы. Это считается… считалось возможным лишь теоретически. Мы, конечно, как и предписывает инструкция, вели архивы, да только что в них теперь толку… Проблема в том, что внешне все нормально, на входе архив, но на выходе — пустота. И никто не знает, что делать. Понимаете?

Понять Эберта мудрено, по крайней мере, для Пауля. Ясно только, что в деревне Майберг действительно расположен какой-то крупный военный объект — еще бы, шестьсот человек персонала! — и работа этого объекта уже месяц как парализована из-за того, что… гм… упала какая-то конфигурация. И, вероятно, сломалась при падении. Плюс еще усилитель.

— А усилитель-то хоть починили? — спрашивает Пауль.

— Починили, а как же… Пошла вторая бригада техников, каждого проинструктировали, поставили двоих солдат с примкнутыми штыками в коридоре и один связист непрерывно докладывал обстановку в полевой телефон. Ремонт длился четыре часа, парень так наговорился, что наутро совсем потерял голос. Техники утверждают, что усилитель теперь как новый, но проверить это невозможно, с упавшей-то конфигурацией…

— А убийства? Один ведь исчез, как вы сказали. Может, это он убил всех и сбежал? Может, он был… этим… французским диверсантом?

— Нет, диверсантом он не был, я его хорошо знал. Сволочью он был изрядной, это правда, но убивать он никого бы не стал. Он был… как бы сказать… трусоват для такого дела. Отверткой в глаз… нет, это не он.

Эберт передергивается и отпивает еще глоток пива.

— Так что, господин Штайн, хорошо, что вы приехали, но работы для вас пока нет. Сейчас мы возимся с конфигурацией и отбиваемся от запросов из Берлина. Головы еще не полетели, но ждать осталось недолго. Его величеству про конфигурацию не скажешь, там подавай результат. Пока что сигналы идут в обход нашей станции, мы, так сказать, выключены из процесса. Остальные группы еще справляются с возросшей нагрузкой, но долго ли они протянут? А если упадут и они? Если все рухнет, как карточный домик? Мы не успеем оглянуться, как француз окажется у стен Берлина и война будет проиграна. В этом и состоит новая реальность двадцатого века, дорогой господин Штайн. Слишком многое ставится на единственную карту. И если эта гулящая девка Фортуна вдруг повернется к нам тылом? Если сибирский медведь встанет на дыбы? Где мы будем с нашей техникой? В ватерклозете… Кстати, не желаете ли составить компанию, пока Хайнц готовит вам постель? Хайнц! Ты где, соленая треска?! Дай нам ключ от клозета, господам статистикам надо привести себя в порядок.

— Одну ночь, господин Штайн, одну только ночь, — продолжает Эберт, пробираясь со своим неразлучным фонарем по узким деревянным коридорам гостиницы и стараясь не сильно скрипеть половицами. — Потом мы подыщем вам местечко у Эльзы, среди чистой публики. А это ночлежка для обслуги, знаете, конюхи, плотники, поварихи и прочие подавальщицы. Осторожно, здесь притолока низкая. Стены фанерные, когда один храпит или еще что другое, то соседи вынуждены обонять. Зато сэкономили при строительстве. Сколько казенных средств осело в карманах подрядчиков — я уж и молчу. Теперь вот сюда. Подержите, пожалуйста, фонарь, я открою замок. Приходится запирать, один конюх может за пять минут устроить из чистого клозета конюшню. Для них есть латрина на заднем дворе. И потом, «клозет» — это от английского «клозт», то есть, «закрыто», значит, полагается запирать. Пожалуйста, вы, как гость, вперед, я вам посвечу из коридора.