Свен Карстен - Землемер

— Не страшно? — кричит он Паулю. — Этот бицикл очень устойчив. Я правильно произношу это слово?

— Какое?

— Бицикл.

— А что это?

— Это я про свою машину. Бицикл — это ведь по-английски. Или трицикл?

— Я не знаю, — говорит Пауль, недоумевая. — Я всегда называл это просто велосипед.

— Как вас зовут? — снова кричит велосипедист после паузы. — Как к вам обращаться?

— Штайн, Людвиг Штайн.

Дай боже, чтобы он поверил!

— А меня зовут Феликс Эберт. Очень приятно. И что же занесло вас в наши края, господин Штайн?

— Я геодезист. Буду здесь работать.

Новый знакомец вздрагивает всем телом, пытается обернуться и посмотреть Паулю в лицо, велосипед виляет, колеса скрежещут по гравию и водителю только чудом удается снова выправить равновесие. Дальше они едут лишь по инерции, велосипедист уже не крутит педали, слышно лишь его тяжелое дыхание. Скоро они совсем останавливаются и Пауль, чтобы не упасть, должен спрыгнуть на землю.

— Вот как, геодезист? Очень приятно, очень, — бородач говорит тихо, почти шепчет. — Я поехал прогуляться и встретил геодезиста. Так-так! Расскажи кому, ведь не поверят! Надеюсь, вы не призрак, господин Штайн, не дух? У вас есть документы, паспорт? Признаюсь, я никогда не слышал о призраках с паспортами, так что, если у вас есть какие-нибудь бумаги, это многое прояснит. Да-да, это разом все прояснит.

— Конечно, у меня есть и паспорт и другие бумаги, — медленно произносит Пауль, потихоньку отходя в сторону и уже прикидывая, куда бежать. — Полный карман бумаг. Должен ли я предъявить их прямо здесь? Хорошо же у вас встречают гостей.

— Идет война, господин Штайн. Ситуация неспокойная и нам, прямо скажем, не до гостей. На гостей у нас нет времени. Конечно, вы должны предъявить ваши бумаги, но… не сейчас, потом. И не мне, а вышестоящим лицам. Вы сказали, что приехали работать, я правильно понял?

— Да, у меня есть приглашение за подписью начальника канцелярии господина Мюллера.

— Очень хорошо, если так. Держите его при себе и не потеряйте. Видите это здание? Это и есть постоялый двор. Больше похоже на казарму, чем на нормальную немецкую гостиницу, но тут уж ничего не поделать. Пойдемте, я должен вас представить хозяину. Иначе вам никогда не дождаться от него свободного места.

Он отстегивает фонарь от рамы, поворачивается и крепко берет Пауля за локоть. Попутно он снова, словно невзначай, светит Паулю в лицо. Пауль зажмуривается и чертыхается про себя. Спокойно, тебя даже еще толком и не начали проверять, все еще впереди. Это так, прелюдия.

Бок о бок, они идут по дорожке к длинному, серому, приземистому дому. Закрытые ставни и совершенное отсутствие огней придают фасаду особую угрюмость. Луна уже спряталась, теперь, вдобавок, начинает накрапывать мерзкий холодный дождик. Пауль идет, запинаясь, словно овца на заклание.

Эберт первым поднимается на крыльцо, находит веничек для сапог и обметает с обуви прилипшие листья и траву. Пока Пауль следует его примеру, велосипедист уже дергает оловянную ручку звонка, слышно как далеко внутри дома бренчит колокольчик. Потом они стоят и молча смотрят в закрытую дверь.

Проходит чуть ли не пять минут, наконец, с другой стороны двери слышится:

— Какого черта?

— Прекрати чертыхаться, Хайнц, и отвори эту чертову дверь, — говорит Эберт. — Я тебе постояльца привел.

— У меня тут уже полно, — ворчит хозяин, громыхая запорами. — Идите к Эльзе, а если нет, то хоть к черту.

— Во-первых, я не поведу его ночью к Эльзе, незачем пугать старую женщину. А во-вторых, для этого постояльца у тебя место найдется, должно найтись. Ведь это наш землемер.

Хозяин, уже отворивший к этому моменту массивную скрипучую дверь, охает и отшатывается в темноту. Эберт поднимает фонарь повыше и Пауль видит хозяина — красная круглая физиономия, растерянные маленькие глаза, рыжая бородка того фасона, что называется «шкиперской», безвольно отвисшая нижняя губа. На голове у хозяина спальный колпак, поверх ночной рубашки наброшен серый засаленный стеганый халат.

— Вечно эти ваши чертовы шуточки, господин Эберт, — бормочет хозяин, — сказано же, не поминай черта к ночи…

— Вот и не поминай сам, — говорит Эберт, проходя в дом. — Разрешите представить, господин Штайн, наш добрый хозяин, грубиян и задира Хайнц Шустер. Несмотря на фамилию — вовсе не сапожник, а даже бывший моряк. Ныне ресторатор и владелец отеля. Никого и ничего не боится, кроме, пожалуй, адского пламени. Поэтому непрестанно чертыхается, чтобы побороть страх. Хайнц, это господин Штайн, наш новый землемер, как я понимаю, пешком прямо со станции. Сегодня он переночует у тебя, а завтра мы подыщем ему местечко поуютнее. Хотите поужинать, господин Штайн?

— Было бы неплохо, — говорит Пауль, кашлянув.

— Я тоже поем с вами, если не возражаете, — продолжает Эберт, ставя свой велосипедный фонарь на середину стола. — Хайнц, сделай нам что-нибудь горячее. Разметишь на мои талоны. Как вы относитесь к пиву, господин Штайн? У нас неплохие поставщики. Дорогой Хайнц, не стой столбом, сначала пиво, потом все остальное. Садитесь здесь, господин Штайн, а пальто можете повесить вон там.

Через две минуты появляется пиво в грубых глиняных кружках, глазурованных лишь изнутри, но удивительно приятных на ощупь и удобных в руке. Пиво такое холодное, что леденит пальцы даже через стенку кружки. Пауль, всю жизнь предпочитавший вино, с сомнением заглядывает внутрь, осилит ли он столько? И хватит ли у него денег расплатиться?

— Итак, за знакомство, господин Штайн! — Эберт поднимает кружку, кивает Паулю и пьет, внимательно поглядывая поверх пены.

— Что ж, за знакомство, господин Эберт, — отвечает Пауль, вздыхает и осторожно отпивает глоток, потом другой, третий, пиво замечательно вкусное, он пьет и пьет, и останавливается лишь, когда начинает ломить зубы. Эберт усмехается в бороду.

— Неплохо, а? Вам у нас понравится. Как у вас там с пивом, ну, откуда вы родом? Майнц? Я никак не соображу, какой у вас выговор, такой вы молчун. Так откуда же вы?

— Из Любека, это, знаете ли, на севере, — Пауль показывает пальцем вверх, на потолок. — Но наша семья беспрестанно переезжала, поэтому у меня никакого определенного выговора нет.

— Ну, в Любеке я не был, — тянет задумчиво Эберт, — а вот наш добрый хозяин, наверняка, плавал в тех местах. Хайнц, старый ты мореход, ты бывал когда-нибудь в Любеке?

Хайнц как раз приносит две тарелки яичницы с беконом и соль.

— Яйца утрешние, — бурчит он. — Мы в Любеке сукно грузили.

— Ну и как, красивый город?

— А черт его знает, я из трюма не вылезал. Может, и красивый, мне-то кой черт с того?

— С тобой положительно невозможно разговаривать. Неужели ты даже не сошел на берег, к своей невесте? У тебя же в каждом порту было по красотке.