Свен Карстен - Землемер

Но вот и Хоххаузен. Пауль прощается со своими попутчиками, он пожимает руку офицеру, новобранцы машут ему кепками, а бородач шофер жмет клаксон и хохочет — видимо, снова вспомнил, как напугал Пауля в лесу. Машина оставляет после себя облако сизого дыма, Пауль кашляет и отходит в сторону. Ближайший дом оказывается отделением почты, что ж, очень кстати. Пауль поднимается по ступенькам крыльца, толкает дверь и входит, звякает колокольчик. Внутри натоплено и очень уютно. На стенах развешаны календари на пестрых широких картонках, портреты господ в военной форме, фотографии лошадей и автомобилей и прочая подобная всячина. Сбоку стоит конторка с чернильницей и желтыми телеграфными бланками. За широким деревянным барьером сидит почтовый служащий, и что-то пишет в гроссбухе, вот он поднимает голову и приветливо смотрит на Пауля, а Пауль смотрит на него. Секундная пауза. Идиллическая картина.

— Добрый день. — говорит служащий. — Чем могу служить?

— Добрый день, — кашлянув, отвечает Пауль. — Я хотел бы отправить карточку в Цюрих, это возможно?

— Да, конечно. Швейцария — нейтральная страна. Если бы ваш адресат проживал во Франции или в России, тогда сноситься с ним было бы затруднительно. А Цюрих — это будет стоить десять пфеннигов вместе с карточкой. Вы можете выбрать понравившийся мотив и назвать мне номер.

— Спасибо. — Пауль отходит к фанерному стенду и рассматривает почтовые карточки. В изобилии представлены ландшафты отчизны, виды Кельна с его собором, портреты членов августейшей фамилии, сцены морских и воздушных боев. Вот немецкий моноплан почти в упор расстреливает из пулемета хрупкую авиетку — видно, как перегнулся за борт раненый летчик. «Альбатрос и Фарман: французская ворона получает по заслугам», читает Пауль подпись под снимком и вздыхает — хорошо, что они не встретили такого Альбатроса во время своего безумного полета. Вот две обнаженные дамы на фоне автомобиля «Мерседес-Бенц», одна томно полулежит на переднем крыле, а вторая обнимает подругу за плечи и доверительно заглядывает ей в глаза. Пауль хмыкает. Однако, надо же на чем-то и остановиться. Он снова оборачивается к почтовому служащему.

— Я возьму номер В7.

— С позволения сказать, мой господин, это был патриотичный выбор. — Служащий отходит к шкафчику с карточками и снова возвращается с одной. Это карикатура на правителей России, Британии и Франции — кинжалы в руках, пушки на колесиках у ног, оскаленные физиономии, сверху ироническая надпись: «Голуби мира. Следующие кандидаты на Нобелевскую премию».

— Поймут они там, в Швейцарии, наш юмор, как вы думаете? — спрашивает Пауль, принимая карточку и отходя к конторке.

— Поймут. Что же тут не понять, дорогой господин? Если у них сохранилась хоть капля разума… — служащий умолкает, видя, что посетитель уже надписывает адрес. Через минуту на карточку наклеивается две почтовые марки, Пауль получает горсть мелких монет в качестве сдачи, кивает на прощанье и, довольный, снова выходит на деревенскую улицу. Итак, одна часть задания выполнена, доверенное лицо в Цюрихе перешлет текст сообщения полковнику Юберу и тот сможет нанести на свою карту местоположение деревни Майберг, секрет перестал быть таковым.

К сожалению, он ошибается. Вся почта с самого начала войны перлюстрируется и подозрительные отправления попадают прямиком в так называемое Нахрихтенбюро при германском Генеральном Штабе. Не избежала этой судьбы и открытка нашего героя, уж больно неестественным показался почтовому работнику следующий невинный текст «Дорогой дядюшка, я доехал благополучно, остановлюсь у знакомого. Надеюсь тут немного отдохнуть и порисовать. Пиши мне в Оберкрумбах, пансион „Гортензия“, твоему любящему племяннику Вольфгангу.» Представляете? Отдохнуть и порисовать! И это — когда страна воюет! Нет-нет, очень подозрительная беззаботность!

Но тревогу забьют только через неделю, а пока Пауль, еще раз сверившись с планом и прикинув где север, а где юг, сворачивает с главной улицы поселка и по тропинке, петляющей среди пустых огородов, мимо низеньких крестьянских домиков, серых от набравшей влагу известки, оскальзываясь поминутно на раскисшей земле, спускается к ручью. Полоса воды неширока, но мостика поблизости нет никакого. Что ж, попробуем с разбега. Конечно, из этого ничего хорошего не получается — не допрыгнув добрых полметра до противоположного берега, он приземляется прямо в ледяную воду и ему приходится выбираться чуть ли не на четвереньках, хватаясь руками за траву и проклиная все на свете. Результат плачевный — ботинки, носки и брючины мокры насквозь, продолжать путь невозможно. Кое-как Пауль преодолевает двадцать метров до ближайшего сарая, тот — о чудо! — полон сухого сена. Пауль садится на бревно, снимает мокрую обувь и набивает ее ломкими стеблями. Сырые носки выжимаются и тоже закапываются в сено. Не менее получаса он сидит и ждет, пока все высохнет. Пальцы ног приходится растирать ладонями, и все равно они не согреваются. Пауль раздосадован и чуть не плачет. В довершение всего он принимается чихать и чихает раз десять подряд. Проклятье, не хватало только заболеть!

Все же, выход из положения находится. Пауль снимает пальто и выдирает подкладку из одного рукава. Если разорвать ее на две части, получится пара заменителей носков. Ботинки, конечно, разбухли и отяжелели, но он запихивает внутрь несколько страниц, вырванных из «Справочника оператора-геодезиста», натягивает ботинки на ноги и пытается сделать шаг-другой. Неприятно, но не смертельно, идти можно. Набитые сеном носки он понесет в руках, будет сушить их на воздухе. Уже чуть не полдень, а еще идти и идти.

Через полчаса интенсивной ходьбы ноги немного согреваются, а носки высыхают настолько, что их становится возможным снова надеть. С честью отслужившая свое рукавная подкладка теперь может использоваться как носовой платок, поскольку чихание не отпускает. Видимо, он все же простудился. Пауль поднимает воротник, засовывает руки поглубже в карманы и прибавляет шагу. Наверное, у него уже поднялась температура, нос-то уж точно забит и голова как в тумане. Он словно видит себя со стороны — маленькая черная сутулая фигурка, на проселочной дороге, среди голых деревьев и стылых полей, одинокая и потерянная на бескрайней равнине чужой страны, задавленная между свинцовым небом и ледяной землей. По левую руку, невидимый глазу, далекий и одновременно близкий как возмездие, Кельнский собор, словно неотвязный спутник, будто кукловод, опутавший несчастного странника паутиной неразрываемых нитей, трепещущих, как обнаженные нервы, контролирующих каждый шаг, тянущих в пропасть. Справа, в сотнях километров, громоздятся до самого подножия божьего трона Альпы, молчащие, каменные, мертвые. Они стеной ограничивают этот мир, за ними — ничто, мрак и вечность. Теплое море, город на его берегу, смех и шампанское — все это морок и сон. Нет ничего, только чужая земля, мертвецы, неподвижно сидящие на лавках в своих омшелых домах, гранитная плита неба и красный трепетный огонь впереди, поначалу крохотный, но все более растущий и близящийся, наливающийся кровью и злой уверенной волей — конечный пункт его путешествия, Майберг.