Свен Карстен - Землемер

В тринадцать часов сорок минут Пауль стоит перед придорожным распятием и неотрывно смотрит в закрытые глаза Спасителя. Постепенно ему начинает казаться, что человек на кресте нарочно не открывает глаз, он не хочет уже помочь, утешить и спасти. Он просто с тысячелетним терпением ждет, что настырный бродяга, наконец, отчается и уйдет прочь, и снова воцарятся одиночество и покой. Открыть глаза означает — прозреть, увидеть весь окружающий ужас, снова принять на себя ответственность за изломанную судьбу этого мира, опять содрогнуться от отвращения и бессилия что-либо изменить. Нет уж, если осталась в вас хоть капля сострадания, уйдите, оставьте этот потрескавшийся крашеный кусок дерева висеть там, где вы его сами же и повесили — среди полей, возле канавы, на трех ржавых гвоздях…

Пауль наклоняется к подножию креста и поднимает с земли крохотный белый клочок — это брошка невесты, лилия из ткани, проволоки и кружев, искра давно догоревшей крестьянской свадьбы. Зажав цветок в кулаке, Пауль поворачивается и уходит дальше по дороге, все вперед и вперед, пока, наконец, не перестает слышать у себя за спиной молчание бога.

В восемь часов вечера, уже в сплошной темноте, он стоит на мостике через ручей на окраине Майберга. Деревня лежит перед ним черная и чужая, не слышно ни мычания коров, ни лая собак, вообще ничего, только стыло булькает ручей где-то внизу, под ногами. Пауль чувствует, что следующий шаг, если он его все же сделает, разделит его путь на две части, на до и после, на жизнь и на смерть. Сейчас он стоит точно посередине, этот мост — вне времени и пространства, секунды здесь остановились и загустели в патоку вечности. Можно стоять так столетиями и ничего не произойдет, не хрустнет ветка, не хлопнет ставня, но стоит сделать еще один крохотный шаг — и снова начнет разматываться пружина времен, произойдет сотня событий разом, тысячи жизней возникнут из ниоткуда и канут в никуда. Но что бы ни случилось, и как бы не повернулась его судьба, ему не суждено будет снова пройти через этот мост в обратном направлении, из Майберга назад, в божий мир.

Он чувствует боль в ладони, и эта боль возвращает его к реальности. Заколка проволочной лилии впилась в пальцы — так он стиснул кулаки. Пауль секунду смотрит на белый цветок и вдруг, неожиданно для себя, бросает его через плечо назад, как невеста свой букет на свадьбе. Этим жестом он словно отшвыривает и свой страх. Он нарочито громко, даже с вызовом, прокашливается и кричит замершей в темноте деревне:

— Эй, вы! Всем встать! Землемер идет!

Майберг притворяется спящим, маленькие домики прячутся во тьме, щетинятся зубами штакетника, следят за ним черными провалами окон. Изредка в каком-нибудь стекле отразится блик луны и тогда кажется, что… Сложно сказать, что именно — то ли вспышка пистолетного выстрела, то ли блеск глаз голодного волка — рассудком Пауль понимает, что все это лишь его пустые страхи, но вот только всякий раз вздрагивает и сбивается с шага. Знать бы еще, куда я иду, думает Пауль, возможно, прямо в лапы военному патрулю. Раз-два, предъявите бумаги, три-четыре, становитесь к стенке. Паф-паф, комедия закончена, Пьеро истекает слезами и кровью, злой Арлекин хохочет, занавес падает и больше никогда не поднимется. Публика рыдает и… Да смотри ж ты под ноги, черт! Пауль спотыкается о торчащий из земли корень и чуть не падает.

Он стоит на перекрестке, куда же идти дальше? Пауль осматривается. Улицы совершенно неотличимы одна от другой — одинаковые домики вдоль идеально прямых булыжных мостовых, левая обочина — словно зеркальное отражение правой. Ощущая себя Буридановой ослицей, Пауль топчется на месте, не в силах сделать осмысленный выбор. К счастью, он замечает на углу столбик с какими-то табличками, подходит ближе и читает в свете луны: «Зонненштрассе». Ага, Солнечная улица, а тут? «Шаттенвег». Тенистый проезд, как поэтично. Ох уж эти немцы, романтики, сплошные шиллеры и гете. Что выбрать? Еще указатель — «Постоялый двор „У золотого гуся“» и стрелочка направо. Вот и пойдем туда. По крайней мере, выберемся с этого ужасного перекрестка.

Через минуту-другую Пауль различает впереди тусклый желтый огонек, но это явно не фонарь у ворот постоялого двора, это что-то другое — пятно света движется навстречу, дрожа и покачиваясь, низко-низко над землей, не более метра, скоро становится слышно механическое позвякивание и скрип. Пауль предусмотрительно сходит на обочину, уступая велосипедисту дорогу.

— Добрый вечер, — неожиданно для себя говорит Пауль, когда тот черной тенью пролетает мимо. Скрип мгновенно прекращается, сменившись визгом резины под тормозной колодкой. Луч керосинового фонаря, укрепленного на переднем колесе велосипеда, описывает резкую дугу и бьет прямо в глаза Паулю, так что приходится заслониться рукой. Пауль уже от всей души сожалеет, что открыл рот.

— И вам того же, — говорит велосипедист. Голос у него мягкий и доброжелательный. — Я вас совершенно не заметил, мой господин. Тоже охотитесь на призраков?

— Я ищу постоялый двор, — говорит Пауль, чтобы хоть что-то сказать. — Я правильно иду?

Велосипедист некоторое время не отвечает. Потом он хмыкает и произносит медленно, растягивая слова:

— Идете-то вы правильно… Немного поздновато уже для гостей. Да мы и не ждем никого.

Пауль молчит, боясь сказать что-нибудь лишнее.

— Вижу, придется вас проводить, — говорит велосипедист, словно решившись. — Вы один дорогу не найдете. У вас тяжелый багаж? Можно погрузить мне на машину.

— У меня нет никакого багажа. Спасибо, я дойду сам. Не стоит беспокоиться.

— Никакого беспокойства. Я довезу вас. — Велосипедист наклоняется к заднему колесу и чем-то два раза щелкает. — Становитесь вот сюда и держитесь за мои плечи. На булыжниках немного трясет, поэтому поедем по обочине, по песку.

Пауль обреченно подходит ближе, пытаясь рассмотреть в темноте выражение лица своего собеседника, но различает только бороду и крупный нос. Глаза совсем не видны под козырьком картуза. Пауль вздыхает, берется рукой за плечо велосипедиста и ставит одну ногу на откидную ступеньку, укрепленную на оси заднего колеса. В тот же миг велосипедист крепко отталкивается сапогом от земли, бросает машину вперед, и Пауль в панике вцепляется обеими руками в грубый материал спортивной куртки. Нога его еще болтается в воздухе, а они уже катят вперед, виляя и кренясь — пружины седла скрипят, цепь свистит — но вот Пауль, наконец, нащупывает ногой второе стремя и снова обретает равновесие. Теперь можно и выдохнуть. Штакетник так и проносится мимо, фонарь бросает на дорогу масляные лучи, велосипедист с силой крутит педали.