Свен Карстен - Землемер

Полковник поддерживает переписку с одним из своих бывших коллег по Генеральному Штабу, вернее, даже не с ним, а с его женой. Мужу не до переписки, он занят спасением отчизны. Из писем скучающей в заброшенности мадам полковник черпает, в основном, сплетни и слухи, но иногда проскальзывает и действительно полезная информация. Так он узнает, в частности, о смерти в Лотарингии от пули в спину любекского геодезиста — муж рассказал эту историю за обеденным столом как военный анекдот, он принес домой и письмо и книгу для детального изучения, но у него так и не дошли руки. Полковник складывает в уме два и два, получает заведомо известный ответ и мчится в осажденный Париж. Там он посещает означенную даму и возвращается в Ниццу уже с добычей — письмо и книга покоятся у него в саквояже. А у его бывшего коллеги входит в привычку периодически снимать свою фуражку с высокой тульей и почесывать макушку — видимо, начинают резаться рога.

Как результат — Поль Мулен получает свое задание. Полковник утверждает, что через линию фронта Поль будет переправлен на планере. Но этот планер существует лишь в воспаленном воображении полковника — летчику поручается найти в прифронтовой полосе подходящее летательное средство и угнать его. Назад этот авиатор должен будет выбираться пешком через Голландию. Никакие проходы не подготовлены, предстоит пересекать границу на свой страх и риск. Если это все не авантюра с большой буквы, то — как же прикажете это называть?!

Да и что это за «военный летчик», почему он не на войне? Какого черта он прохлаждается за сотни километров от фронта, а не гоняется среди облаков за будущим «красным бароном»? Что это за личность — в кожаной куртке и белом шарфе даже в жару, небритая и с кроличьими слезящимися глазами?

Знакомимся, Антуан Трюффо, сорок восемь лет, бывший ярмарочный летун, ныне — законченный алкоголик. В течении восьми лет, с 1903 по 1911 годы, он, вместе со своей незамужней дочерью, выступал на разного рода праздниках со «смертельными полетами», сначала на воздушном шаре, потом — на очень ненадежным биплане итальянской конструкции. Отважный авиатор с переменным успехом управлял летательными аппаратами, а его дочь, гимнастка-самоучка, в облегающем трико с блестками и в юбочке цветов национального флага, раскачивалась на трапеции под корзиной шара или возносилась к облакам на длинной лонже, подцепленная пролетающим на своем биплане папашей. Публика валом валила на представления, поскольку Трюффо, чтобы разжечь интерес, использовал нехитрый, но действенный трюк — он договаривался с мальчишками-газетчиками, давал им добавочно по монете, и те, размахивая пачкой программок, кричали во все горло:

— Сенсация! Сенсация! Отважная Марианна вниз головой на трапеции на высоте пятисот метров! Спешите видеть! Она обещает обнажить грудь под облаками во славу Франции! Мэр угрожает прекрасной Марианне арестом за непристойность поведения! Только у нас, читайте подробности!

Боже мой, куда спешить, чего смотреть?! Худую обнаженную грудь на высоте пятисот метров? Разве что в полевой бинокль… Да и в программках не было ни слова об этом завлекательном безобразии. Но благодаря этой уловке, Трюффо никогда не жаловался на сборы. Некоторым минусом было то, что Марианне проходу не давали разные сомнительные личности с довольно непристойными предложениями. Но прекрасная Марианна была девушка не промах, современная и бойкая на язык и окорачивала сластолюбцев с ходу.

Плохо было одно — Трюффо любил выпить и чем дальше, тем больше. После каждого полета он надирался с компанией случайных приятелей до невменяемого состояния. Это бы еще полбеды, но со временем он стал выпивать и до выступления тоже. Когда он замыкал контакт стартера, у него тряслись руки. Дочь умоляла его не рисковать и не летать пьяным, он обещал и всегда нарушал свое обещание. Она запирала все бутылки в будочке кассы, он же приловчился прятать плоскую фляжку с коньяком под матерчатое сиденье биплана. Едва взлетев, он, придерживая ручку управления коленом, нашаривал под собой склянку, отвинчивал зубами пробку и, похрюкивая, заглатывал сразу половину. Биплан швыряло из стороны в сторону, он едва не задевал колесами за флагштоки и деревья на краю ярмарочного поля, но, чудом выровнявшись, Трюффо все же ухитрялся закончить свой номер. Однажды он сделал слишком большой глоток, коньяк попал ему в нос, и потрясенная публика отчетливо различала сквозь треск мотора громовое чихание авиатора. В этот раз, к счастью, обошлось без последствий.

А вот в семнадцатого августа 1911 года на выступлении на загородном семейном пикнике добровольной пожарной дружины произошла настоящая трагедия. Трюффо должен был, показав несколько фигур пилотажа, зацепить специальным крюком канатную петлю на шесте, к другому концу лонжи была привязана за талию отважная Марианна. Планировалось это так: Марианна взмывает на канате в небо, отец поднимает ее на высоту полутора километров, там Марианна отцепляется и спускается вниз на парашюте. Но после одного особо резкого разворота у пьяного, по обычаю, Трюффо сильно закружилась голова и потемнело в глазах. Он все же высвободил крюк и попытался зайти на цель, но не рассчитал и взял слишком низко. Крюк зацепился за растяжку шеста, хрупкое равновесие аппарата нарушилось, его развернуло в воздухе, и он рухнул на землю, подминая под себя шест и несчастную Марианну. Трюффо выбросило из его сиденья, он прокатился десяток метров по земле, но даже не поцарапался, а вот его дочь получила смертельный удар металлическим колесом биплана по голове и умерла раньше, чем моментально протрезвевший отец успел к ней подбежать.

В одну секунду Трюффо потерял все — дочь, аэроплан, контракты на выступления и сам смысл жизни. Сбережения у него еще были, и он принялся убивать себя алкоголем с удесятеренной силой. К несчастью, человек он был физически очень крепкий, и здоровье уходило медленно, гораздо медленнее, чем таяли деньги. К началу войны он был вполне еще жив, хоть и совершенно без средств. Поэтому, сильно напивался он теперь лишь изредка, когда кто-то из бывших собутыльников его угощал. Но каким-то образом он ухитрялся все же поддерживать у себя непреходящее состояние легкого опьянения. Иногда его нанимали помогать в установке балаганов для очередной ярмарки, и он снова сваливался в штопор, едва получив первый расчет. До второго дело никогда не доходило.

Однажды, когда Трюффо в пьяном полусне лежал на мотках каната на задах цирка-шапито Барелли, где его наняли убирать навоз за дрессированными лошадьми, он услышал, как хозяин громко выкликает его имя — видимо, ищет, чтобы задать очередную трепку. Он даже не сдвинулся с места и с тупым безразличием смотрел на приближающихся двух военных. Синьор Барелли семенил следом, и что-то горячо говорил, прижимая к груди пухлые руки.