Нил Шустерман - Разделенные

– Ну что, впереди тяжелый день? – спрашивает она с еле заметной улыбкой, и он так же слабо улыбается в ответ.

– Не-а, как обычно – буду валяться на диване и трескать чипсы. Оттянусь по полной!

Он стоит, заложив руки в карманы и скользя взглядом по сторонам, но Риса уверена: его внимание сосредоточено на ней. Наконец Коннор говорит:

– Из Сопротивления сообщают, что через несколько дней вышлют лекарства, которые ты просила.

– Я должна этому верить?

– Скорей всего, нет.

Девушка чувствует: Коннор подошел к ней не для того, чтобы рассказать о лекарствах. Как же к нему подступиться? Надо что-то срочно делать, иначе трещина между ними превратится в непреодолимую пропасть.

– Итак, какова главная проблема недели? – спрашивает она.

Он скребет в затылке и смотрит куда-то вдаль, лишь бы не встречаться глазами с Рисой.

– Вообще-то, та же, что и всегда. Из разряда «тебе-лучше-не-знать».

– Раз не можешь мне сказать, значит, проблема серьезная, – замечает Риса.

– Вот-вот.

Риса вздыхает. Еще только утро, а солнце уже припекает. Ехать в больницу по жаре совершенно не хочется. Коннор решил напустить на себя таинственность? Пусть напускает, у нее нет времени. «Будет что сказать, тогда и приходи», – вертится у Рисы на языке, но тут она замечает, что ребята у телевизора галдят громче, чем пару минут назад. Риса с Коннором присоединяются к толпе зрителей.

Передают интервью с женщиной, суровой на вид и еще более суровой в речах. Поскольку Риса не слышала начала, она не понимает, о чем речь.

– Нет, каково, а?! – восклицают кто-то в толпе зрителей. – Они называют это пугало новой формой жизни!

– Какое еще пугало? О чем это они? – недоумевает Коннор.

Хайден – он тоже здесь – поворачивается к друзьям. Кажется, его вот-вот стошнит.

– Они, наконец, ухитрились создать идеального монстра. Первое составное человеческое существо.

Фотографий в репортаже не показывают, но женщина сообщает, что существо собрали по кусочкам почти из ста разобранных. У Рисы по спине бегут мурашки. Коннору, видимо, тоже не по себе: он вцепляется ей в плечо. Она машинально хватает его за руку, неважно, за какую.

– Зачем они это сделали? – спрашивает она.

– Могли – вот и сделали, – с горечью отвечает Коннор.

Риса чувствует, как сгущается вокруг них зловещая атмосфера. Ей чудится, что у них на глазах разыгрывается ужасная трагедия, последствия которой всколыхнут весь мир.

– Пора довести до ума план побега, – говорит Коннор скорее себе, чем Рисе. – Придется обойтись без тренировок: спутники-шпионы мигом нас сразу засекут. Но каждый должен знать, как ему действовать, когда наступит время.

Риса полностью с ним согласна. Внезапно мысль убраться с Кладбища ко всем чертям кажется очень разумной. Пусть даже «к чертям» – весьма неточное место назначения.

– Составное человеческое существо… – тихо произносит кто-то. – Интересно, как оно выглядит…

– Да ладно тебе! Что, мистера Картофельную Голову не видал?

Раздается взрыв нервного смеха, который, однако, не разряжает напряжения.

– Как бы оно ни выглядело, – говорит Риса, – надеюсь никогда его не увидеть.

Кончиком пальца он водит себя по лицу – от боковой стенки носа к левой скуле, затем к правой; от центра «звезды» на лбу, где в идеальной симметрии сходятся в одну точку секторы разноцветной кожи, по разлетающимся «лучам» к линии волос. Затем снова окунает палец в заживляющий крем и наносит его на затылок, плечи, грудь – на все швы, везде, куда может дотянуться. Щекотно. Это значит, что искусственные микроорганизмы – основная составляющая крема – принимаются за работу.

– Как ни странно, этот крем сродни йогурту, – сказал ему врач-дерматолог. – С той разницей, что он поедает рубцовую ткань.

И стоит пять тысяч долларов за баночку; но, как утверждает Роберта, деньги – не вопрос, когда дело касается Кама.

Его уверяют, что после курса лечения шрамов у него не останется, лишь еле заметные швы там, где смыкаются части тела.

Крем наносят по полтора часа дважды в день. Каму эта процедура нравится, есть в ней что-то дзэнское. Вот бы нашлось средство и от его внутренних шрамов! Ведь они по-прежнему болят. Собственный мозг теперь кажется юноше архипелагом, острова которого нужно соединить мостами. Он с успехом их возводит, большие и прекрасные, но чувствует, что какие-то земли навсегда останутся за пределами его досягаемости.

В дверь стучат.

– Ты готов?

Роберта.

– Поводья в твоих руках, – говорит он.

Краткое молчание, затем из-за двери доносится:

– Очень забавно. «Не гони лошадей».

Кам смеется. Ему больше ни к чему говорить метафорами – он навел достаточно мостов между островами своего мозга, чтобы речь пришла в норму, – но ему нравится поддразнивать Роберту и испытывать ее проницательность.

Он надевает сорочку и повязывает галстук. Галстук неяркий, зато с необычным узором, который подсознательно внушает, что художественное целое неизменно больше номинальной суммы частей. Кам долго возится с узлом: хотя мозг и знает, как его завязывать, но пальцы виртуоза-гитариста явно никогда не делали двойного виндзора. Нужно полностью сосредоточиться, чтобы восполнить недостаток мышечной памяти.

Роберта снова стучит в дверь, на этот раз настойчивее.

– Пора!

Кам на несколько секунд задерживается у зеркала полюбоваться собой. Волосы отросли на целый дюйм. Настоящая многокрасочная палитра: секторы разноцветной кожи, разбегающиеся от точки в центре лба, переходят в разноцветные же пряди на волосистой части головы. Посредине – белокурая прядь, рядом – золотистые, дальше от висков к затылку – различные оттенки рыжего и каштанового. Над ушами волосы иссиня-черные, на бачках – темные, вьющиеся. «Самые знаменитые парикмахеры мира будут бороться за право поработать с твоими волосами!» – твердит ему Роберта.

Наконец Кам открывает дверь, не то Роберта, чего доброго, пробьет в ней дырку. Сегодня его наставница одета в платье – наряд более элегантный, чем ее обычные брюки и блуза, однако расчетливо скромный: все внимание должно быть сосредоточено на Каме. Взгляд ее тотчас смягчается, едва она видит юношу во всей красе.

– Ты бесподобен, Кам! – Она разглаживает ему рубашку и поправляет галстук. – Ты весь сияешь! Настоящая звезда!

– Будем надеяться, что я не начну выделять сверхтяжелые элементы.

Она озадаченно смотрит на него.

– Как сверхновая, – поясняет он. – Я сияю, как звезда, но, будем надеяться, что не взорвусь. – В этот раз Кам не испытывает ее сообразительность – просто так получилось, поэтому он принимается оправдываться: – Извини, у меня такой образ мышления.