Эдуард Геворкян - Деревянные облака

– Вспомнил! Вместе кроликов били!

– Романенко?

– Он.

– Так ты же спасателем был!

– Был. Теперь на «Зустриче» работаю. Слушай, – он взял меня за рукав, – пошли ко мне, здесь все равно делать нечего.

Орбитальный пересадочный комплекс «Зустрич» полон всегда народу – шум, беготня, неразбериха, словом, преддверие Хаоса. То же самое, впрочем, и на других орпеках – «Рисепшн» и «Андипум». Сейчас орпек поразил меня напряженным спокойствием. Очень много людей, контейнеры с вещами не только в грузовых отсеках, но и в коридорах. Некоторые сидят на контейнерах, кое-кто даже лежит.

Каюта Романенко находилась недалеко от шлюзов. Он налил мне чаю, достал свежих ягод и принялся расспрашивать о земных делах. Я отделался общими фразами и спросил, что здесь происходит?

– Не знаю, – ответил он. – Станция наведения вторые сутки не отвечает, центральная диспетчерская молчит, на других орпеках ситуация хуже, там по три корабля застряло, у нас только ваш и рейс двести пятый.

– Вот оно что!.. – протянул я.

Романенко извинился и подошел к терминалу. Несколько минут искал некоего Алана. Нашел. Алан оказался моим знакомым, мы обменялись приветствиями, но разговора не получилось, он был чем-то озабочен. Впрочем, и с Романенко у него разговор был коротким.

– Ну? – спросил Романенко.

– Пусто, – ответил Алан и отключился.

Романенко вернулся к столу. Беспокойство его возросло.

– Послушай, – начал я, – ведь я не помню, как тебя зовут.

– Сергеем меня папа назвал, – задумчиво проговорил он.

– Что у вас здесь происходит, Сергей? – вкрадчиво спросил я.

– У нас все в порядке, – пробормотал он, – а вот внизу – нет.

– Авария?

– На всех станциях сразу? – вопросом на вопрос ответил он.

– Сгоняйте кого-нибудь на «лайбе», если нет связи.

– Станция наведения не работает, – терпеливо пояснил Сергей, – а без нее посадишь «лайбу» на сто километров в сторону. Или на метр в глубину. Похороны на месте!

Я прошелся по комнате, подошел к окну, потянул шторку и обнаружил, что это действительно окно, а не имитация – из него был виден мозаичный блок комплекса, черный провал со звездами, а внизу выступал мениск Красной.

Картинка звездного неба изрядно надоела во время рейса, я хотел задернуть шторку, но тут заметил искорку над мениском планеты. Искорка быстро превратилась в огонек, идущий к комплексу.

– А с Красной могут прилететь?

– Могли бы, – буркнул Романенко, – но не летят.

– А это кто? – Я упер палец в стекло.

– Где? – Он глянул и в тот же миг оказался у терминала.

– Алан, ты видишь?.. – только начал он, как Алан ответил:

– Вижу. «Лайба», борт сто одиннадцать. Идет на автомате, на связь не отвечает. Готовим прием. Давай к четырнадцатому причалу. Рук не хватает.

Романенко извинился, взял куртку и вышел в коридор. Я последовал за ним. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. В шлюзовой у ирисовой диафрагмы стояли несколько человек. Рядом с диафрагмой на маленьком терминале было видно, как в створ причала вводится «лайба». Корпус «лайбы» заискрился – изморозь. Чмокнули переходные рукава. Диафрагма разошлась.

Первой вышла заплаканная девушка. Меня так поразили ее босые ноги, что я не сразу узнал ее. За ней еще несколько человек, без вещей, в самой различной одежде – домашней и рабочей. Один был очень бледен, на щеке багровел свежий шрам. Девушка всхлипнула, и тут я узнал Татьяну. Но не успел я сказать слово, как из рукава в шлюзовую вышел Кузьма Лыков, оглянулся и спросил:

– Все вышли?

Он увидел меня и слабо улыбнулся. Подошел к Алану.

– Срочно нужен прямой канал с Советом Управителей.

– Хорошо, – сказал Алан. – Прошу в диспетчерскую.

Собравшиеся нестройно заговорили, загудели. Алан поднял руку, все замолчали, только всхлипывающий голос продолжал монотонно перечислять: «…взорваны станции связи, уничтожены сооружения обода фазоинвертора, захвачены атмосферные реакторы, взяты заложниками дети…» – и замолчал.

– Что там у вас, внизу, происходит? – негромко спросил Алан. – Эпидемия?

Кузьма медленно оглядел его с ног до головы, потрогал небритый подбородок и так же тихо ответил:

– Нет, не эпидемия! Мятеж!

Рассказ мой приближается к концу. Если когда-нибудь я сведу воедино мои сумбурные воспоминания, то лучшее название для этой части – «Слепой полет».

Расстыковались с орпеком. «Лайба» шла по инерции.

Алан держал руки над сенсорами. Он беззвучно пошевелил губами, потом тронул несколько полос – фрр – зашумели двигатели, невесомость исчезла. Леденящий восторг тряс меня – вот оно, началось! Что именно началось, я не понимал, но твердо знал одно – это Событие, и я не в стороне. Может, сейчас и развяжутся узлы, туго накрученные последними годами. Вот я лечу туда, в пекло, сражаться и умирать, спасать и геройствовать. Так начался наш бросок на Красную.

А тогда, в шлюзовой, после слов Лыкова о мятеже воцарилось молчание. Даже Татьяна перестала всхлипывать. В первую минуту я не понял, о чем говорит Кузьма. Взрывы, заложники… Опять временной сдвиг, как тогда, со мной?

Алан действовал мгновенно. Он подошел к Лыкову, негромко сказал: «Бегом за мной, на связь!» – и, крикнув Сергею «Карантин!», с места рванул по коридору. За ним сорвался Кузьма.

Романенко, не оборачиваясь, попятился к стене, сунул руку за спину, и вторая диафрагма быстро сошлась, отрезав нас от внутренних помещений.

– Что это значит? – вскинулся мужчина со шрамом на щеке.

– Карантин, – развел руками Сергей.

– Вздор! – крикнул мужчина со шрамом. – Мне срочно нужно связаться с женой! Где у вас транспорт на Литий-Юг?

Романенко успокаивающе поднял ладонь:

– Подождите немного, – сказал он виновато. – Станция забита пассажирами. Если начнется паника… Вы понимаете?

Снова тишина, только прерывистое шумное дыхание Татьяны нарушало ее. Я подошел к ней, поздоровался. Она подняла покрасневшие глаза, непонимающе взглянула. Я сказал, что был в ее краях, спросил, как Никифор. Она пробормотала: «Не знаю», – и заплакала.

– Там на стройке был взрыв, – мрачно сказал мужчина со шрамом, – говорят, есть жертвы. Ей надо бы подождать, когда все вернутся, а она сразу на стартовую площадку кинулась.

– Я не могу ждать! – закричала Татьяна. – Я боюсь ждать! Если с ним что-то случилось, я… я…

– Не волнуйтесь, Таня, – попытался я успокоить ее, но она вырвала руку, вспыхнула и резко спросила:

– Что вы меня Таней называете? Вам Никифор сказал, что меня Таней зовут? Я вас в первый раз вижу!

– Успокойтесь, Лена, – вмешался мужчина со шрамом.

Я даже не удивился тому, что Таня оказалась Леной. Во мне судорожным комком трепыхалось ожидание Событий. Такая перемена действующих лиц вполне соответствовала обстановке.