Андрей Ерпылев - Наследники Демиурга

– Пакостят, понимаешь, – пожаловался участковый, указывая на образцы наскально-подъездной живописи, обильно украшающие стены вокруг двери, пол и даже высоченный потолок (альпинисты там расписывались, что ли?). – И дверь на подъезд металлическую поставили, и ловим регулярно, а толку никакого. И пакостят, и пакостят, и пакостят, и пакостят… Насмотрятся по телевизору мерзостей всяких: боевиков да порнографии, и ну стены марать…

– Может, позвоните? – прервал излияния Никиты Степановича Александр. – Только про нас не говорите. Представитесь и попросите открыть, скажете – профилактика. Терроризма, скажем. Паспортный режим там, то да се… Понятно?

– Так точно, – подтянулся участковый и придавил оплавленную чьей-то зажигалкой кнопку звонка.

Звонить пришлось долго, чуть ли не десять минут – Александр засек по часам. Наконец из глубины квартиры раздался медленно приближающийся тоскливый скрип, и еще через минуту сварливый стариковский голос спросил:

– Чего нужно?

Александр молча, мимикой показал милиционеру, чтобы тот отвечал.

– Это я, Георгий Владимирович, Севрюгин, участковый ваш.

– Ты, Никита? – глухо послышалось из-за двери.

– Так точно, Георгий Владимирович. Мероприятие тут у нас, профилактика.

Старик долго молчал, и Александр уже начал опасаться, что так и придется уйти ни с чем.

– Георгий Владимирович… – тоскливо протянул милиционер, уже жалеющий, что ввязался в авантюру, не посоветовавшись с начальством.

– Сейчас открою! – раздалось наконец.

В двери долго ковырялись, видимо, Сотников дрожащими пальцами пытался вставить в скважину старинного замка ключ. Наконец дверь приоткрылась внутрь, выпустив на лестничную площадку волну застоявшегося воздуха со сложным ароматом, в котором ощущались и кухонные запахи, и амбре, постоянно сопутствующее квартирам, в которых находится давно болеющий человек, и еще что-то совершенно неуловимое…

Александр и Геннадий с волнением увидели скрюченного в огромном кресле-каталке человечка, укутанного клетчатым, неопределенного цвета пледом, вцепившегося сухими, похожими на птичьи, лапками, бледными и испещренными пигментными старческими пятнами, с изуродованными артритом суставами, в блестящие никелированные ободья колес.

Лицо старика, хотя и очень измененное временем, тем не менее походило на ретушированные фотографии тридцатых – пятидесятых годов, украшавшие сайты, недавно просмотренные друзьями. Уже несшее на себе печать Вечности морщинистое лицо с тягучей струйкой слюны, сбегавшей из уголка полуоткрытого запавшего рта по бледной пятнистой щеке, покрытой редкой седой щетиной, было малоподвижно, на нем жили одни только глаза, словно угольки, горящие каким-то внутренним светом. На стоявших перед ней этими глазами немощного старца смотрела сама История…

Подозрительно оглядев колоритную троицу: знакомого милиционера, коренастого рыжеватого здоровяка в строгом костюме при галстуке и, наконец, нескладного растрепанного дылду с огромным сизым носом, в темных очках и неопрятной одежде, лицо которого к тому же украшали разнообразные синяки и царапины, а лоб – нашлепка пластыря, старик нехотя откатил свою коляску с дороги.

– Входите уж, раз пришли…

Добившись своего, попав в заветную квартиру, все трое не знали, что делать дальше, с чего начинать разговор.

Сотников не выдержал первым:

– Что это еще за профилактика такая?

Участковый кашлянул и начал, совершенно не по инструкции:

– Товарищи вот, Георгий Владимирович, желают с вами побеседовать…

Старик разительно преобразился: мучительно скривилось лицо, рот открылся еще больше, глаза выкатились из орбит, а руки еще сильнее вцепились в ободья, словно стремясь их согнуть или сломать. Совершенно внезапно бледное лицо, как-то снизу, от шеи, начало наливаться кровью, меняя на глазах цвет, словно почуявший опасность осьминог. Поняв каким-то девятым чувством, что сейчас произойдет непоправимое, майор весь подался вперед.

– Вы… из… КГБ?.. – задыхаясь, мучительно выдавил, наконец, старик, вперив взгляд в напрягшегося Александра, словно интуитивно признав в нем главное действующее лицо.

– Да, Георгий Владимирович… – испуганно пролепетал участковый Севрюгин, неожиданно для себя сдернувший с головы фуражку и теперь безжалостно комкающий ее в руках.

Маркелов все-таки попытался взять инициативу в свои руки, жестом отстраняя растерянного, все испортившего вопреки договоренностям участкового:

– Позвольте мне…

Однако уже было поздно. Как-то странно хрюкнув, будто подавив задушенный смешок, Георгий Владимирович перевел взгляд на Геннадия, тоже, чисто автоматически, шагнувшего вперед, мотнул головой, будто конь, и неожиданно запрокинул ее на спинку кресла, открыв сморщенную тонкую шею с огромным кадыком, поросшим серебристой щетиной. Левая рука, судорожно дернувшись, соскользнула с обода колеса и безжизненно повисла.

– Преставился… – почему-то шепотом сообщил милиционер и неумело попытался перекреститься, помешкав секунду посредине крестного знамения, видимо забыв с перепуга, с какой стороны в какую его продолжать.

Александр очнулся быстрее всех, рванулся к креслу, схватил безвольно свисающую кисть, пытаясь нащупать пульс, прикоснулся к шее…

– Живой! – заорал он, уловив едва ощутимую паутинку артерии, редко и нехотя пошевеливающуюся под пальцами. – У него приступ! Звони в скорую, старлей, не стой столбом!

Старик, безвольный, как огромная тряпичная кукла, болтался в его руках, не сопротивляясь реанимационным процедурам, прикрыв один глаз и весело глядя в потолок вторым, широко раскрытым и бездумным…

Вот отец-то обрадуется! Вообще-то правильно он отпустил Марата, не заезжая во двор: увидят соседи, пересуды пойдут, кривотолки, а так… Можно подумать, что и так не пойдут… «Наши люди в булочную на такси не ездят!» Это точно про наш двор, точно…

Какой выбор телевизоров в этой фирме! Одних марок штук пятнадцать! А уж моделей… И всякой прочей техники заодно… Кстати, и холодильники есть неплохие. Марат заверил, что, если будет нужно, «ребята» подгонят грузовой «Соболь» и все довезут. Какой неплохой оказался парень, а на вид – абрек абреком. Хотел помочь, но…

А все-таки тяжелая какая коробка. Будто не телевизор там импортный, а кирпичи какие понапиханы… А еще говорят, что внутри там, у телевизоров ихних, ничего нет, не то, что в наших… Килограммов двадцать, не меньше…

Владислав, тяжело дыша и обливаясь потом, как после бани, или даже финской сауны, едва не падая, втащил неподъемную коробку во двор. Не веря, что финиш близок, он предпринял решительный бросок, водрузив на последнем дыхании ношу на угол сваренной из труб металлической загородки, сооруженной вокруг хилого цветника – плода трудов вечной дворовой активистки и энтузиастки Изольды Семеновны Соломонович. Теперь хоть лоб вытереть можно, придерживая, правда, проклятую «гофротару», чтобы не брякнулась. Высота-то, конечно, плевая, но электроника все ж таки, не картошка… Хоть бы мужик какой попался или мальчишка постарше, не дотащить ведь нипочем! Как назло все во дворе повымерло – сиеста… А это что еще творится возле родного подъезда?..