Виктор Пелевин - t

Как всегда после избегнутой опасности, все его чувства обострились. Теперь они жадно впитывали звуки и краски мира: щёлканье вездесущих соловьёв, молитвенный плач кукушки, невыразимые цвета летнего вечера. Пахло вечерней свежестью и далёким дымом. Постепенно в душу снизошли покой и почти молитвенное умиление.

«Каким бы ни был создатель, — думал Т., — ему следует покориться… Не стоит в гордыне считать себя умнее мириадов прошедших по земле людей. Но как обратиться к нему? Да как угодно. Например, так: Ариэль, светлый ангел, создающий меня и мир… Хочется верить, что светлый… Покажи мне дорогу и дай знак! Если я иду к тебе — значит, это не я хочу тебя увидеть, а ты сам во мне желаешь, чтобы я нашёл тебя. И поэтому ты обязательно выйдешь мне навстречу…»

Но даже если эти мысли и были похожи на молитву, она оставалась без ответа.

Чем дальше в чащу уходил Т., тем темнее и гуще становился лес. Всё холодней и отрешённей куковала далёкая кукушка, всё мрачнее мерещились соловьи-разбойники в переплетениях покрытых мхом ветвей. Тяжкая сырость сгущалась в воздухе, и вскоре настроение Т. переменилось.

«Да, Ариэль может быть моим творцом, — думал он, пробираясь через густую поросль орешника. — Но отчего я думаю, что мой творец благ? Подумаешь, создатель… Великое дело… Любой пьяный солдат способен стать создателем новой жизни. Быть может, я просто результат неумелого опыта? Несчастная случайность? Или, наоборот, я сотворён для того, чтобы испытать безмерное страдание и угаснуть?»

Неподалёку закричала хриплая старая птица. Её крик был одновременно жутким и смешным — словно лай простуженной болонки, которая четверть века назад потерялась в лесу, но ничего не забыла и ничему не научилась. Т. усмехнулся.

«Вот такой песней, — подумал он, — быть может, и надо славить господа этих мест…»

Стало темнеть. Теперь на Т. со всех сторон брела синяя стена сумрака, в которой чернели разлапистые силуэты деревьев. Т. поднял руки ко рту и закричал:

— Ариэль! Довольно терзать меня! Я хочу тебя видеть! Ты обещал показаться таким, каков ты на самом деле!

И вдруг в лесу поднялся ветер. Он быстро достиг такой силы, что с деревьев полетели листья и сухие ветки. Несколько поднятых в воздух прутьев больно хлестнули Т., и он закрыл лицо руками. Ветер дул всё яростнее — он на тысячу голосов выл и стонал вокруг, будто заклиная одинокого путника на всех забытых языках не искать страшной тайны, к которой он так неосторожно приблизился. Т. пришлось схватиться за старую осину, чтобы удержаться на ногах. Тогда ветер стих — так же внезапно, как начался.

Т. отпустил ствол. Вокруг было уже совсем черно — стемнело неправдоподобно быстро, как бывает перед грозой. Но теперь не оставалось сомнений, что он услышан.

Далеко между деревьями мигнул огонёк странного бело-голубоватого цвета. Как только Т. увидел его, огонёк погас, а потом вспыхнул опять и разгорелся так ярко, что на земле стали видны тени от деревьев.

Опасаясь, что огонёк исчезнет так же неожиданно, как появился, Т. заспешил вперёд.

Источником света оказался висевший на ветке фонарь кубической формы с круглым стеклом, за которым ослепительно сияла короткая полоса белого огня — это было не керосиновое или карбидное пламя, и даже не электрическая дуга, а какая-то другая, незнакомая энергия или субстанция. Фонарь горел так ярко, что всё находившееся позади него сливалось в сплошную черноту.

Выйдя из конуса света, Т. остановился, чтобы дать глазам отдохнуть. Когда они вновь привыкли к полутьме, он увидел шатёр из светлой ткани. Перед ним развевался флаг — широкое белое полотнище с буквами «А-Ь» билось в воздухе, несмотря на полное отсутствие ветра. Это было столь явное и настолько бессмысленное чудо, что Т. непроизвольно нахмурился.

Не решаясь войти в шатёр, он остановился у входа. Тогда внутри загорелся свет.

— Заходите, граф, — раздался знакомый голос. — Я давненько вас жду.

Внутри шатёр выглядел странно.

Пожалуй, он напоминал жильё кочевника — только не настоящее, а сымитированное театральным декоратором, воображение которого рисовало роскошные, но смутные и бедные деталями картины. Здесь были ковры, опять ковры, снова коврики, пёстро расшитые пуфики и подушки причудливых очертаний, и ещё зачем-то поблёскивал косой насечкой огромный золочёный кальян. На полу в центре шатра стоял большой круглый поднос с фруктами и напитками, а сверху свисала лампа, излучавшая такой же ярко-мертвенный свет, как и ослепивший Т. фонарь.

У подноса полулежал мужчина в халате синего цвета и синей шёлковой маске, закрывавшей большую часть лица. На лбу маски были вышиты те же буквы, что на знамени — «А-Ь».

— Садитесь, — сказал Ариэль, кивая на подушки. — Если не хотите сидеть на полу, я с удовольствием создам для вас стул или кресло.

— Я вполне обойдусь, — сказал Т. и опустился на подушку напротив хозяина.

Кое-как скрестив перед собой ноги в пыльных жандармских сапогах (и порвав при этом шпорой один из ковриков), он минуту или две разглядывал своего визави. Ариэль молча смотрел на Т. — тоже, кажется, с любопытством.

— А теперь снимите маску, — сказал Т.

Он не ожидал, что Ариэль выполнит его просьбу. Но тот послушно поднял руку и сдёрнул маску с лица.

Т. увидел перед собой мужчину средних лет, с щёткой усов и ореолом жидких волос над лысеющим черепом. У него было мясистое округлое лицо, на котором застыло выражение несколько напряжённого ожидания — словно он только что перестал икать и теперь ждал, не возникнет ли икота снова. В общем, это была самая обычная физиономия, какие забываются через секунду после того, как исчезают из поля зрения.

Зато одет Ариэль был весьма оригинально, чтобы не сказать карикатурно. Под распахнутым халатом виднелось подобие тёплого исподнего белья из странного переливающегося материала жёлто-коричневого цвета, с пришитой вместо лампаса георгиевской лентой по бокам штанов и нашивкой в виде чёрной лилии в центре груди.

В этом наряде, возможно, присутствовало нечто неуловимо-кавалеристское, но не было ничего ангельского или демонического: Т. пришло в голову, что возлежащий в шатре Ариэль напоминает вышедшего в отставку штабс-капитана, решившего, сообразуясь со скромными средствами, устроить у себя в Рязанской губернии персидский сераль по картинкам из столичных журналов.

— Я просил вас появиться передо мной в своём подлинном обличье, — сказал Т. — Означает ли ваш… хмм… вид, что вы исполнили мою просьбу?

Ариэль кивнул.

— Ваше тело настоящее? — спросил Т. — Или это тоже фокус?

— Вы меня веселите, — ответил Ариэль. — Что именно вы хотите проверить? Здесь всё настоящее, но лишь до тех пор, пока я этого хочу. Реальность и нереальность определяются исключительно моей волей.