Ким Робинсон - Черный воздух. Лучшие рассказы [сборник litres]

Все замерли, и Оливер рассказал обо всем.

– И «синька» в кармане?

Дослушав рассказ до конца, все умолкли, задумались. В чем дело, никто не понимал.

И об Эстер никто не заикнулся ни словом. У Оливера, к примеру, просто не повернулся язык. Эстер была ему другом. Жить дальше без ее сурового вороньего карканья…

Спустя какое-то время створка боковой двери скользнула вверх, и шахтеры устремились в хлев, поесть. Потревоженные сборщиками яиц, куры на гнездах заквохтали, замычали коровы, выведенные для дойки из стойл. Кухонные плиты слегка засветились (опять черно-красным), и в этом свете три глаза Оливера прекрасно видели все. Солли принялся готовить яичницу. Оливер, как всегда, занялся сырными чанами, извлек из одного круг созревшего сыра. Джейкоб, сидящий позади одной из коров, расхохотался: корова, обернувшись, боднула его в колено. «Сплиш-сплиш-ш-ш, сплиш-сплиш-ш-ш»… Закончив дойку, он поднял корову и развернул ее мордой к кормушке. Корова довольно захрустела сенцом. Вскоре сквозь вонь хлева один за другим начали пробиваться тонкие ароматы готовой еды. Джейкоб вновь рассмеялся над той же коровой, еще раз боднувшей его в колено, словно бы возражая против насмешек.

– Поросенок ты, а не корова, поросенок самый настоящий! Мексиканские коровы… специально такими маленькими выведены, знаете? Обычная земная корова ростом не ниже Оливера, а уляжется – займет почти весь загон.

Товарищи расхохотались, не поверив этаким сказкам. Но смех их оборвала сирена – сигнал к окончанию ужина. Пора обратно, в загон, лечь, дать телу отдых.

Об Эстер по-прежнему никто не заговаривал, а стоило Оливеру вспомнить встречу с неведомой тварью, сопящей в темноте выработок, спина покрылась гусиной кожей. Подошедший Джейкоб с немалым недоумением принялся расспрашивать о подробностях, а затем подал Оливеру камень.

– Представь, что это правильная сфера, вроде бейсбольного мяча.

– Бейсбольного?..

– Ну, как шар от подшипника, круглый и гладкий, понимаешь?

А, да. Снова сферическая геометрия. И тригонометрия тоже. Не было заботы…

Оливер протестующе застонал, не желая лишний раз напрягать голову, но мало-помалу невольно заинтересовался затейливыми объяснениями Джейкоба, великолепно укладывавшимися в сложную, однако вполне понятную схему. Синус и косинус – что может быть проще! А чем яснее все это становилось, тем больше он мог разглядеть: за сеткой ограды загона тянулась вдаль сеть шахт, штолен и подземелий, пробитых в мешанине пород, составляющих тело Луны… четкие линии, красно-черные на угольно-черном, как металл кухонных плит, когда только-только становится видимым. Благодаря простым, ясным, идеально логичным уравнениям Джейкоба, теперь Оливер видел даже сквозь камень.

– Молодец. Неплохо, – сказал Джейкоб, когда Оливер совсем выбился из сил.

Оба улеглись на пол среди остальных, заерзали, отыскивая подходящие углубления под бедро. Безмолвие отдыха между сменами. Приглушенный лязг в дальнем конце коридора, по полу пробегает дрожь взрыва, отделенного от загона многими милями камня. Ворвавшийся в тупик поток воздуха упруг почти как жидкость, уши на миг закладывает. Должно быть, «бушмен» сработал…

Снова звонкая тишина.

– Так что это, Джейкоб? – спросил Солли, когда ко всем снова вернулся слух.

– Химический элемент, – сонно откликнулся Джейкоб. – Элемент крайне странного типа, других подобных в природе нет. Прометий. Номер шестьдесят первый в периодической таблице. Редкоземельный, лантаноид, внутренний переходный металл. Добывается из руды под названием «монацит», встречается в рудных жилах в виде мелких частиц и самородков.

– Но чем он так отличается от остальных?

В вопросе слышалось нетерпение и даже мольба. Ответа пришлось ждать довольно долго. Казалось, всем слышно, как Джейкоб раздумывает.

– У атомов, – наконец заговорил он, – есть ядро, состоящее из связанных вместе протонов и нейтронов. Вокруг ядра вращаются оболочки из электронов, и каждая оболочка либо заполнена, либо стремится к заполнению, к балансу с числом протонов, к равенству положительного и отрицательного зарядов. Понимаете, атом – он как человеческое сердце. Ну, а прометий радиоактивен, то есть нестабилен, испускает элементарные частицы. Однако состояния равновесия атом прометия никогда не достигнет, потому что, излучая, увеличивает внутреннюю нестабильность, а не наоборот. Атом прометия выделяет энергию в виде позитронов, высвобождающихся при столкновении электронов с нейтронами. Но во время их столкновения в ядре возникают новые нейтроны. Такое впечатление, будто из ниоткуда. Выходит, каждый атом «синьки» – что-то вроде вечного двигателя, неисчерпаемого источника энергии. Кое-кто говорит, будто все ее атомы до одного – крохотные «белые дыры», без конца излучающие по девятьсот сорок кюри на грамм. Проводящие в нашу вселенную энергию откуда-то еще. Крохотные пограничные шлюзы.

Вздох Солли наполнил непроглядно-черную тьму, воплотив в себе общее недоумение.

– Значит, он для здоровья вреден? Опасен?

– Конечно, опасен: ведь высвободившиеся позитроны пронизывают тела вроде наших насквозь. Как правило, они там, внутри ничего не задевают, потому что мы для них практически призраки – в основном кровь, то есть почти как свет. Оттого, кстати, мы и видим друг друга так хорошо. Но иногда одна из бета-частиц по пути задевает что-нибудь мелкое, и тут уж – как повезет. Может, обойдется, а может, на месте умрешь. В итоге, разумеется, излучение всех нас прикончит.

Во сне Оливеру привиделись токи света вроде ярких лучей фонарей надсмотрщиков, только гораздо мощнее, пронзающие тело насквозь. Рабочие смены тянулись своим чередом. С ломотой во всем теле просыпались шахтеры на теплом базальте, с ломотой во всем теле завершали долгий нелегкий труд. Все голодали, то и дело травмировались, а еще никто не мог сказать, давно ли он здесь. Никто не мог сказать даже, сколько ему лет. Порой они вовсе не видели света, кроме света лазерных буров и кухонных плит. Порой в загон являлись надсмотрщики, до боли слепили глаза лучами фонарей, орали, били, доискивались, куда пропадают коровы, баллоны с воздухом и кислородом, еще какие-то припасы… Оливер во все это не вникал. Его интересовала только сферическая геометрия. Он знал, где находится, отчетливо это видел. Трехмерная карта, сложившаяся в голове, пополнялась каждую смену. Но все остальное меркло, уходило на задний план…

– Значит, это самое мощное вещество в мире, – сказал Солли. – Но мы-то при чем? Нас-то сюда за что?

– А ты не знаешь? – усмехнулся Джейкоб.

– Нам память стерли, не забыл? Все это – тоже с концами.

Однако от Джейкоба шахтеры узнали, что там, снаружи: купола дворцов на лунной поверхности, сказочная роскошь Земли… признаться, когда он про это рассказывал, многие из земных воспоминаний вернулись, ожили, и все делились ими взахлеб, радуясь нежданному всплеску. «Такой глубокой памяти, не погубив человека, до конца не сотрешь, – объяснил Джейкоб. – Вот она в какой-то мере и восторжествовала».