Ким Робинсон - Черный воздух. Лучшие рассказы [сборник litres]

Спустя некоторое время появился стюард, сказал: «Пожалуйста, не курить», и самолет, нырнув вниз, понесся прямо на гряду особенно острых заснеженных пиков. Никакой посадочной полосы я не видел, да и сама идея, что здесь может быть аэродром, казалась просто абсурдной. Я снова сделал глубокий вздох. Сказать по правде, для меня летать – хуже нет.

Некоторые из вас, возможно, знают аэродром Лукла в предгорьях Эвереста. Он расположен на одной стороне ущелья Дудх-Коси, где травяная поляна длиной всего двести ярдов поднимается под углом градусов в пятнадцать и упирается прямо в отвесную скалу. Когда самолет приземляется на этом аэродроме, вам видно только эту стену, отчего кажется, что вы вот-вот в нее врежетесь. Однако в последний момент пилот задирает нос машины вверх и сажает ее на поляну. Самолет, разумеется, нещадно трясет на буграх и кочках, но из-за большого наклона полосы он очень скоро останавливается. Короче, удовольствие не для слабонервных: люди, которым довелось такое пережить, случалось, вдруг обретали веру или во всяком случае переставали летать.

Однако самое ужасное заключается в том, что у непальской авиакомпании есть еще по крайней мере дюжина аэродромов, которые гораздо хуже, чем в Лукла, и, к несчастью, аэродром Дж. стоит в этом списке чуть ли не первым. Прежде всего он начал свою жизнь вовсе не как аэродром: поначалу это было просто ячменное поле – одна терраса среди многих подобных ей на склоне горы над деревней. Ее слегка расширили, поставили в конце шток с полосатым ветровым конусом, и все. Ну, разумеется, убрали ячмень. Проще не бывает. Кроме того, посадочная полоса размещалась в довольно глубокой долине – около пяти тысяч футов. Вертикальная стена в миле от аэродрома с одной стороны и пропасть – с другой, тоже в миле от полосы. Ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову ставить аэродром в таком месте – эта убежденность крепла во мне все десять тысяч футов, пока мы падали в долину. Потом самолет выровнялся и полетел вдоль крутого склона так близко, что, будь у меня желание, я бы легко определил, сколько там соберут ячменя с гектара. Мне подумалось, что надо бы успокоить Будду, но он в это время выковыривал из пепельницы мой фантик от конфеты и не хотел отрываться от дела. Видимо, в жизни снежного человека тоже есть свои преимущества… Потом я заметил посадочную полосу, прямо у меня на глазах она росла – и выросла до размеров деревянной линейки, – а потом мы приземлились. С пилотом нам повезло: самолет подбросило всего два раза, и, когда он наконец остановился, до стены оставалось еще несколько ярдов.

Наша короткая встреча с йети по имени Будда подходила к концу. Самое главное было сделано – мы освободили его из рук людей, которые, без сомнения, имели шанс стать вечными лекторами для чокнутых любителей экзотики.

Должен заметить, Будда – отличный парень; едва ли я еще когда встречал такого. А уж хладнокровия ему точно не занимать. Что называется, непоколебимое спокойствие.

Получив свои рюкзаки, мы весь день карабкались по крутому склону в верховьях долины, затем через заросшую лесом следующую долину на запад. Ночью разбили лагерь на широком уступе между двумя огромными обломками скалы над водопадом.

Натан и Сара устроились в одной палатке, мы с Буддой – в другой. Я дважды просыпался, и каждый раз Будда сидел у входа в палатку, разглядывая крутой склон горы напротив.

Весь следующий день мы шли, почти не останавливаясь, все время вверх, и наконец вышли к лагерю, где базировалась весенняя экспедиция. Оставив рюкзаки, мы перешли реку по новому бамбуковому мосту, а дальше Натан и Будда повели нас напрямую через лес к тому месту, где они встретились впервые. Когда мы туда добрались, день уже близился к концу, и солнце скрылось за горами на западе.

Будда, как всегда, все понял без слов. Он снял кепку с козырьком и вернул ее мне. Остальную одежду он оставил еще в лагере. Я этой кепкой всегда дорожил, но теперь она стала для меня просто бесценной. Натан надел Будде на шею ожерелье из ракушек, но йети снял его, перекусил шнурок и раздал нам каждому по ракушке. Можете себе представить наше состояние! Возможно, когда-то в давние времена йети ели этих моллюсков, от которых теперь остались только ракушки… Знаю-знаю, я путаю геологические эпохи, но поверьте мне, когда Будда раздавал нам ракушки, было в его взгляде что-то очень древнее. Очень. Сара и Натан обняли его по очереди. Я этого не люблю, так что я просто пожал его сильную тонкую руку.

– Всего хорошего! И от Фредса тоже, – сказал я.

– На-мас-те, – прошептал йети.

Сара всхлипнула: «Будда…», а Натан, чтобы не дрожали губы, сжал челюсти, словно тиски. В общем, сцена получилась очень трогательная. Я повернулся и вроде как потащил их за собой: света осталось совсем мало.

Будда двинулся вверх по течению, и, обернувшись в последний раз, я увидел его на булыжнике у воды, откуда он с любопытством глядел нам вслед. В естественном окружении всклоченный красновато-коричневый мех вновь стал аккуратным и гладким.

Я не всегда мог угадать, что у Будды на уме, но в тот момент мне показалось, что глаза его наполнены печалью: для него большое приключение закончилось.

По дороге назад я снова подумал, что он, быть может, немного не в себе. Вдруг он в следующий раз, когда увидит разбитый лагерь, просто подойдет к костру, сядет на землю и прохрипит свое «Намасте», одним махом разрушив все наши старания спасти его от цивилизации? Может быть, цивилизация уже растлила его и дитя природы исчезло навсегда? Хотелось надеяться, что это не так. Впрочем, если мои надежды не оправдались, то вы, возможно, уже что-то об этом слышали.

Вечер в старом лагере прошел тихо: почему-то нам было не до веселья. Мы поставили при свете фонаря палатки, потом сварили суп и долго сидели, глядя на голубой огонь горящей газовой плитки. Я поначалу хотел развести костер – чтобы стало немного веселее, – но так и не собрался.

– Ты просто молодец, Натан, – с чувством произнесла Сара, и он весь засветился от счастья, словно керосиновая лампа.

Наверно, со мной было бы то же самое: когда она сказала: «Ты, Джордж, тоже молодец» и чмокнула меня в щеку, я заулыбался и почувствовал маленький всплеск… ну в общем, много чего почувствовал. Вскоре они отправились в свою палатку. Я, конечно, был рад за них, честное слово, но девушка досталась ему… Правда, у меня оставалась ископаемая ракушка на память, но, согласитесь, это не одно и то же.

Придвинув фонарь поближе, я принялся разглядывать окаменевшую ракушку. Странная штуковина. Интересно, что думал йети, который провертел в ней дырку? И для чего она вообще?

Вспомнилось, как мы с Буддой ели, сидя у меня в комнате на кровати, как умиротворенно хрустели вафлями и перебирали драже, и я сразу почувствовал себя лучше: ведь такое не с каждым случается, и этого более чем достаточно.